Михаил Гиголашвили - Захват Московии

Увидев кулак, я с трудом поднялся на ноги — мне показалось, что полковник хочет бить меня, или других, или всех… мое мировлюбие… кулаком не позволю вертеть-повёртывать!..

— Ильич! Тут подполье… резистанс… Лапшу вокруг пальца… за уши подвесить… японский пень-пеньской… — понесло меня в сторону вместе со стулом и безответным вопросом; посыпались звоны и скрежеты; руки подхватили, не хотели слушать, как я могу петь фальцетом: —

Уцветали яблоней и грушей… Шостакович… Частоко-вич… а ху-ху… хо-хо… Частоколович… бей, да посильней… шею пудрить… мозги мылить… куч-кач… хаш-лаш… кач-куч… муттельшпайхер!..

Помню еще потолок милицейской машины, две бутылки пива, которые сержант велит мне приложить к лицу, чтобы освежиться, а я безуспешно пытаюсь открыть их ногтями…

25 июля на Красной площади поставлено было 18 виселиц и разложены разные орудия казни: печи, сковороды, острые железные когти («кошки»), клещи, иглы, веревки для перетирания тела пополам, котлы с кипящей водой, кнуты и пр. Народ, увидевши эти приготовления, пришел в ужас и бросился в беспамятстве бежать куда попало. Купцы побросали в отворенных лавках товары и деньги. Въехал великий князь, за ним — опричники, я тоже был среди них. За нами волокли 300 человек осужденных на казнь. Площадь была совершенно пуста, как будто все вымерло. Великому князю не понравилось это, он разослал гонцов по всем улицам и велел кричать: «Идите без страха, никому ничего не будет, царь обещает всем милость». Москвичи стали выползать кто с чердака, кто из погреба и сходиться на площадь. «Праведно ли я караю лютыми муками изменников? Отвечайте!» — закричал великий князь народу. «Будь здоров и благополучен! — закричал народ. — Преступникам и злодеям достойная казнь!»

Тогда великий князь велел всех казнить мучительным образом, причем почти каждому была придумана особая казнь (а жены и дочери казненных были потоплены, перед тем подвергаясь изнасилованиям и поруганию). Вначале он умертвил до 130 начальников, из которых каждый судил и рядил по старине. Иван Висковатый держал в земщине печать; Микита Фунтиков был казначеем. Ивану Висковатому отрезали сперва нос и уши, потом отсекли руки. Микита Фунтиков был привязан к столбу на торгу и был обливаем то кипятком, то холодной водой; так его сварили живьем.

Ивану Петровичу Челяднину, обвиненному по ложным свидетельствам в измене, было приказано взять скипетр и корону, а затем его, трепещущего и дрожащего от страха, посадили на высокий трон. Обратясь к нему, великий князь сказал: «Здравствуй, непобедимый цезарь руссов, вот я тебя, наконец, вознес на недосягаемую вершину величественного царского достоинства, которого ты так горячо добивался. Но ты будешь царствовать недолго». И, не говоря больше ничего, тотчас же пронзил несчастного старца острым копьем. Затем помощники безжалостно изрубили труп убитого. И ничего не осталось в семье и в доме этого человека — ни людей, ни животных, за деревянной оградой было заперто 300 человек и, после закладки пушечного пороха, подожжено. Покойный оставил беременную жену и незамужних дочерей, которых опричники, прежде обесчестив, растерзали на части.

Тогда же были разорваны раскаленными клещами князья Никита Романович Одоевский и Петр Куракин. Боярин Иван Бутурлин был главоотсечен и погребен в убогой яме. Повешены несколько окольничих, в числе — дядя и брат одной из бывших цариц, Марфы Собакиной. Князь Борис Тулупов был посажен на кол, и перед глазами его с варварским бесстыдством истязали старую мать его.

Был тогда же великий голод; из-за кусочка хлеба человек убивал человека. А у великого князя по дворам в его подклетных селах, доставлявших содержание дворцу, стояло много тысяч скирд необмолоченного хлеба в снопах. Но он не хотел продавать его своим подданным, и много тысяч людей умерло в стране от голода, а собаки пожирали их трупы.

К тому же всемогущий Бог наслал еще великий мор — чуму. Дом или двор, куда заглядывала чума, тотчас же заколачивался, и всякого, кто в нем умирал, в нем же и хоронили; и многие живые из семьи умершего умирали в этих заколоченных домах. Все города в государстве, все монастыри, посады и деревни, все проселки и большие дороги были заняты заставами, чтобы ни один не мог пройти к другому. А если стража кого-нибудь хватала, его сейчас же тут же у заставы бросали в огонь со всем, что при нем было, — с повозкой, седлом и уздечкой. Многие тысячи умерших в этой стране от чумы пожирались собаками. Чума усиливалась, а потому в поле вокруг Москвы были вырыты большие ямы, и трупы сбрасывались туда без гробов по 200, по 300, 400, 500 штук в одну кучу. По большим дорогам были построены особые церкви; в них ежедневно молились, чтобы Господь смилостивился и отвратил от них чуму.