Димфна Кьюсак - Жаркое лето в Берлине

– Я верю вам, – сказала Джой. – Если на моем лице вы видите порой тень сомнения, причина тому не в вашем рассказе. Я не могу поверить, что человеческие существа способны на такую низость.

– Ну, если так, я расскажу еще кое-что. Но мой рассказ будет мрачен.

Для проверки умственных способностей меня подвергли испытаниям и отправили на фабрику электрооборудования. Я осталась жива только благодаря тому, что быстро научилась собирать сложные детали неизвестного назначения. Что именно выпускала эта фабрика, думаю, мало кто из нас знал. Вообразите себе! Пятьсот женщин в нескладных, полосатых арестантских одеяниях, изможденных, худых – иные просто ходячие скелеты. Утром мы выходили на работу под охраной эсэсовок, здоровых, с хорошей выправкой. Одеты они были в новенькие мундирчики, обуты в кожаные сапожки на высоких каблуках. А с ними, натягивая поводок, рвались вперед немецкие овчарки. Если одна из нас падала, ее уносили; и мы знали, что ее больше не увидим. Работали мы из последних сил, на обед нам давали репу и картошку. Но вот начинали выть сирены. И мы снова брались за работу. А нет сил работать – погибай от отравления газом, если голод и болезни не прикончили тебя раньше! Но от убытков наши мучители были застрахованы благодаря, если говорить языком бухгалтерии, «рациональному использованию трупов».

Она помолчала, стряхнула пепел с сигареты.

– Смерть подстерегала меня. Я попала вместе с польскими женщинами и цыганками в число пригодных для медицинских экспериментов. Под конвоем нас погрузили в вонючие грузовики для перевозки скота и доставили в лагерь Равенсбрук. Там были только женщины: немецкие антифашистки, члены религиозной секты «Свидетели Иеговы», участницы Сопротивления из оккупированных стран, французская балерина, бельгийские монахини, русские медицинские сестры, летчицы, женщины-офицеры и врачи. Сто тридцать тысяч женщин, из которых девяносто две тысячи были уничтожены. Большинство новорожденных было убито либо эсэсовцами, либо экспериментами их врачей, или же они умирали от голода.

Там я встретила мать Петера. Она была немецкой коммунисткой. Врачи умышленно заразили ее туберкулезом. Она умерла вскоре после рождения Петера.

В лагере были три женщины-врача. Гинеколог и педиатры. Главным врачом была некая Оберхойзер, ее ассистентом Нейберт. Они специализировались на экспериментах, касавшихся воспроизведения расы. Само собой, немецкой расы – «расы господ». Untermenschen – люди низшей расы – использовались для экспериментов.

Меня стерилизовали вместе с польками и цыганками. Я избавлю вас от подробностей, скажу лишь, что Оберхойзер запретила применять анестезию и болеутоляющие средства. По двое нас вводили в комнату в той одежде, какая на нас была. Оберхойзер и Нейберт ожидали нас в ослепительно белых халатах и шапочках, с резиновыми перчатками на руках. Заражение делалось умышленно. Две цыганки, не старше двенадцати лет, вошли перед нами. Кровь леденела от ужаса еще задолго до того, как подошла наша очередь. Нас привязывали, наш крик парализовал тех, кто ждал своей участи.

Однажды – я была уже в состоянии ходить – мне приказали прислуживать в родильной палате.

Там в комнате с цементным полом, застланным свежей соломой, совершались такие вещи, что язык не поворачивается об этом рассказывать! Оберхойзер, Нейберт и еще одна ассистентка самым варварским способом вызывали преждевременные роды.

Когда все было закончено, нам приказывали убрать «остатки». «Остатками» были истерзанные детские тела, руки, ноги женщин, умерших от потери крови.

Однажды – это был страшный день – в госпиталь доставили молоденькую украинку. Красивая была девушка, пышущая здоровьем. Ее положили в операционную, никто не знал зачем. Оттуда она не вернулась. Оберхойзер и ее коллега вышли, замкнув за собой дверь операционной, и мы слышали, как они смеялись, возвращаясь домой. Особенно весело смеялась Нейберт. В ту ночь часового на посту почему-то не было. Мы с одной девушкой, уже способной передвигать ноги, пошли в уборную. К нашему удивлению, в операционной горел свет. Мы подкрались и заглянули внутрь. Тело украинки лежало на операционном столе с ампутированными конечностями.

Она помолчала, закурила сигарету, затем, подняв юбку, показала зарубцевавшийся шрам во всю длину от колена до бедра.

– Таким способом оперировали многих женщин. Раны умышленно оставляли открытыми, заражали столбняком, газовой гангреной. Бывало, что заражали грудь женщины раком. – Она вынула из шкафа фотографию. – Вот доктор Герта Оберхойзер, одна из тех женщин, которые проделывали все это.