Странный народ эти иммигранты! И хотя Элис не могла отличить одну национальность от другой, тем не менее она была убеждена, что все они ненавидят друг друга. Карл не переносит Марию и ненавидит Брэнка, а ведь Брэнк всегда был с ним вежлив. «Не могу понять, зачем вы пускаете эти низшие расы в свою страну и позволяете им смешиваться с вами, плодить детей?» – говорил он так, будто не знал, что в Австралии еще есть люди, похожие на ее мать, которые то же самое говорят о каждом иностранце, приехавшем в Австралию.
Он не понимает, какое это облегчение, когда коттедж можно поручить такому человеку, как Брэнк. Мартин стал совсем другим, потому что теперь все отлично наладилось. Карл не понимает, как это приятно, когда можно дать Марии любое поручение и быть уверенной, что к твоему возвращению все будет выполнено.
Мария пришла точно в назначенное время, с трудом волоча искалеченную ногу по черной лестнице – пожалуй, это было единственное, что она делала с трудом. И опять, как каждый день, Элис поздравила себя с тем, что ей удалось заполучить такое сокровище. У Марии, казалось, не было никаких желаний, кроме одного: проработав весь день, вечером вернуться домой к инвалиду мужу – к австралийцу, раненному на войне, – а это только доказывает, насколько не правы люди, утверждающие, будто браки с иностранцами не приносят счастья. Глядя на ее бледное лицо, изуродованное шрамом, Элис подумала: «А Карл прав, она действительно ужасно некрасива. В ней подкупают только глаза да улыбка».
Но Элис заметила все это лишь тогда, когда Карл назвал Марию уродливой. Она была не так восприимчива к красоте, как Карл. А он без конца твердил ей, что она, Элис, хороша, и Элис без конца этому удивлялась. Она давно привыкла считать себя непривлекательной (только с Реджем все было иначе!). «Слишком пухла и слишком румяна», – говорила ее бабушка. Но Карлу именно это в ней и нравилось. И она знала, что нравится ему, – дело было не только в словах, но и в его поступках. И нравилось ему не только ее лицо. Она наслаждалась своей властью над ним и его властью над ней. Но двадцать лет подавленных желаний мешали ей уступить ему свободно и просто, как она этого ни хотела. Страсть в ней вела непрерывную борьбу с респектабельностью и страхом. К тому же ей хотелось заручиться какой-нибудь гарантией верности, прежде чем сделать решительный шаг. Словом, нравятся они ему или нет, Брэнк и Мария останутся – во всяком случае, до тех пор… А это уже зависит от Карла.
Миссис Шмидт отворила дверь, обрушив на нее мешанину английских и немецких слов, из которых Элис поняла, что у Карла «большой жар, что он очень болен, но герра доктора звать не хочет». А сейчас он спит.
Элис на цыпочках прошла в спальню, и в свете, пробивающемся сквозь закрытые жалюзи, она увидела на подушке лицо Карла – по контрасту с черной бородой оно казалось желтым, как воск, лоб покрывала испарина. Элис взяла его руку – она была горячей и липкой. Пальцы нащупали его частый, неровный пульс. Карл вяло приоткрыл глаза, и Элис испугалась, увидев налитые кровью белки, встретив его остекленевший взгляд. Потом их выражение стало более осмысленным – он узнал ее и слабо пожал ей руку.
– Liebe Alice, – прошептали его потрескавшиеся губы.
Она склонилась над ним в приливе противоречивых чувств – любящей женщины и сиделки.
– Карл, дорогой, разрешите мне вызвать врача!
Он покачал головой.
– Не нужно. Старая парагвайская лихорадка. Пройдет через три дня. У меня есть таблетки.
Его глаза закрылись. Бледность его лица, его учащенный пульс перепугали Элис, и она позвонила доктору Мелдрему.
Доктор как раз начинал свой обход и пришел почти сразу же. Элис ожидала перед полуоткрытой дверью спальни, чувствуя, что ее нервы напряжены до предела.
Доктор вышел из комнаты и улыбнулся Элис.
– Вы снова в роли ангела-хранителя, Элис? Не тревожьтесь, он скоро поправится. Эта прославленная, печально прославленная парагвайская лихорадка длится три дня. В моей практике это первый случай, но она упомянута в курсе тропических болезней. Дома я загляну в справочник – возможно, появилось какое-нибудь более действенное средство, чем те таблетки, которые он принимает. Но в любом случае она пройдет сама собой. Он лучше меня знает, что ему следует делать. Следите за температурой. Дня два совсем не давайте есть. – Он посмотрел на нее, подняв бровь: – Эта ваш друг?
– Друг нашей семьи, – вспыхнув, поправила она его.
– Но ведь это одно и то же? Значит, вы можете за ним присмотреть. Ему нужна сиделка, но вряд ли мне удастся ее найти. Пусть эта старая фрау несколько раз в день обтирает его ледяной водой. Постарайтесь устроить его поудобнее, комнату держите полутемной, пичкайте его побольше фруктовыми соками, и на четвертый день вы его не узнаете. Но прежде всего – никаких посетителей. Эти новоавстралийцы, по-видимому, считают болезнь поводом для светских визитов. Я скоро зайду еще раз.
Читать дальше