Олег Егоров - Казейник Анкенвоя

- Так что? Болконский Лавру моего приказа не передал?

- Опять за свое, - Митя сплюнул, затянулся и снова закашлялся. - Какой еще, к свиньям, Болконский? Какой приказ? Прости. Спать охота.

Он обогнул меня и двинулся, цепляясь за перила, и каким-то углом, точно живот у него схватило, вверх по лестнице. Лестница, выложенная бетонными ступенями, прилагалась к покатому спуску от последнего к югу производственного корпуса.

Я нагнал его. Удержал за рукав.

- Где мои сотники?

- В собачьей клетке на свальном острове. Собак прибило вихрем. Клетку смяло так, что прутья в дугу. Но сидеть в ней возможно. Я же сказал: отпущу. Посплю и отпущу.

- Вьюн с Лаврентием?

- С Лаврентием. Отпусти рукав.

- А славяне что ж?

Митя раздавил каблуком на ступенях окурок сигарки.

- А что ж? Оседлали бывшее николаевское подворье. Празднуют сокрушение бесов. Пиво пьют на крови. Пускай пьют. Я им не прокурор. А уголовникам и зона дачный кооператив. И, случись, много ли намотается им за горсть извращенцев? Еще состояние аффекта подошьют.

- И Семечкина сожгли?

- И правильно сожгли.

«Дошутился Коля, - тоска и злость обдали меня с двух сторон точно раскаленные веники. - Пропал, упокой Господь его мятежную душу».

Я запомнил еще, зубы мои скрипнули так, что край пломбы сломался.

- Буду на списанном «Руслане». Вьюну передашь?

- Передам. Отпусти рукав.

- А Глухих? С Глухих что знаешь?

- Достал ты. На рейде татарин. Самогон в буксире гоняет. Лучше всех устроился.

Митя вырвал рукав и побрел дальше. В самом паршивом настроении вернулся я на причал, кляня себя, Чистякова, Князя и Максимовича с коим еще предстояло мне разобраться. Сейчас я вспоминаю вот что. Мне на том причале было как будто стыдно, что я живой. Это короткое чувство стыда. Как печаль на отпевании дальнего родственника. Сейчас я бы и не вспомнил о нем, если б не хроника событий. Иногда мемуары будят короткие, но сильные эмоции. Но следующие мысли захлестывают их, текущие заботы, надобность жить и действовать. Пусть мертвые своих мертвецов хоронят. Пусть живые своих мертвецов хоронят. Пусть только мертвые живых не хоронят. А такое повторяется сплошь, и рядом. И вот я на причале медленно шагал вдоль ряда моторных лодок, сосредоточившись на бортовых судовладельческих гербах. На Полозова я уже стал грешен в сердцах. Как понимать от него «пока ты виски дул с хозяином?». Разве, Князь мой хозяин? Борис Александрович Митин хозяин и благодетель. И, в частности, Полозов и способствовал начинанию кошмара, ввергнувшего Митю в пустоту и отчаяние.

А я? Разве я изначально рвался кого-то спасать за имением себя? Я сразу был случаен, как Митя сразу был спланирован в развертке событий и сразу мог отказаться от назначенной роли. Митя наемник. Профессиональный опытный солдат. А я убежденный и малоопытный пацифист. Но я грешил. Таки обиделся. Полозов не мог отказать человеку, вынувшему из-под крышки гроба единственную Полозова дочь. Как и я бы, наверное, не смог отказать. Но одно жертвовать собой и своими тоже наемниками, другое народом, кого защита оправдывает выбранную профессию. Я еще искал на бортах катеров маленькую птаху, а успел все для собственного удобства передумать. Мозг инструмент наших эмоций, уважаемый читатель. Исполнительный и послушный механизм. А, меж тем, взамен искомой птахи, я набрел на само название «BON VOYAGE!», исполненное на красном борту белым шрифтом «Calibri», известном разве полиграфистам и дизайнерам. Все же мы с Викторией учились в полиграфическом институте. И по ходу редакторства, вычитывали тьму разнокалиберных гранок. К моему откровенному поражению, увидел я на катерных задворках бесформенную груду брезента. Получалось, что из ряда катеров Максимович выбрал, который нужно. Я отвязал швартовочный линь, спрыгнул за штурвал, вставил ключ на брелоке в зажигательное отверстие и на малых оборотах двинулся в плавание. Ветер был встречный, дождь отчего-то грязный. Тумблером я запустил шустрые маятники со щеточками, но дело их было пропащее. Они только размазывали муть по лобовому стеклу.

- А как же вы, просто Герман, с катером угадали? - спросил я, перекосившись вправо и сбоку от стекла выглядывая в дожде белое туловище лайнера.

- Берите зюйд-вест, - ответил сзади Генрих. - Пять румбов. Пока не упремся, вслепую пойдем.

Сравнившись с компасом, я довернул колесо штурвала, и угодил под ливень. Сиденье рядом со мной опустилось под весом Генриха.

- Случай, - сказал Генрих. - Зеленая волна. Принцип Монте-Карло. Делайте крупные ставки, пока везет. Вы угадали туалетную комнату, я катер. Наш день, епископ.