Генри приготовил мгновенно покрасневших омаров с овощами, пивом и специями. Около семи вечера трапеза была готова. Я организовал прекрасную сервировку: достойный фарфор, высокие хрустальные бокалы под «Руффино Тоскано Бьянко», сухое и прохладное.
Мы ели горячих омаров с маслом и поджаренным хлебом. Ели тихо и благоговейно, ибо горячий омар, правильно приготовленный, — одна из самых вкусных вещей, которые только может предложить наша планета. После ужина мы перебрались в гостиную, чтобы выпить кофе, блаженствуя перед камином. У нас в планах был выход в город — последнее время мы и вправду жили скромно и скучно, — но от деликатесов нас совсем разморило, а итальянское вино вовсе не даровало итальянский темперамент.
Генри поставил пластинку со старым джазом, и бодрости это не прибавило. Более, чем когда-либо в жизни, я хотел послушать старый рок — любую пластинку, лишь бы ритм и энергия поставили меня на ноги. Но все мои пластинки украли, а для Генри поп и рок просто не существовали. Может быть, только как фон в баре, но не более того. Я уже больше месяца жил в его квартире и начал скучать по своей музыке. Генри утверждал, что я прохожу курс детоксикации. Он собирался научить меня слушать настоящую музыку.
Он даже предложил мне написать вместе песню. О двух джентльменах — этакую театральную песенку с запоминающимся припевом, идеальный шлягер.
Пусть девчонки бросают,
Пусть в кармане нет даже монеты разменной,
Это нас не печалит,
В мечтах мы богаты, ведь мы — джентльмены.
Такой припев в стиле Карла Герхарда сочинил Генри, который вовсе не чурался подобного творчества, хотя серьезные композиторы называют это своего рода проституцией. Но в отношении истинного искусства Генри — и это он любил повторять — не признавал компромиссов. Он не простил бы себе ни единого фальшивого такта.
Однако тем вечером песенке «Джентльмены» не было суждено родиться. И вели мы себя вовсе не по-джентльменски. Сдержанные звуки саксофона заземляли наши импульсы, словно вдавливая в удобные кресла. На улице шел дождь, и от желания покутить не осталось и следа.
— У меня совсем нет ощущения праздника, — зевнул я.
— Me to, [14] И у меня (искаж. англ.).
— лениво отозвался Генри неправильной английской фразой. — Наверное, мы слишком быстро ели. Омара надо есть медленно. К тому же нужно было пригласить женщин, тогда бы мы взяли себя в руки.
— У меня нет ни одной на примете, — уныло констатировал я.
— Me to, — все так же некорректно согласился Генри. — Порой жизнь чудовищно скучна.
Как два здоровых и прилежных боксера умудрились так быстро сдуться после омаров и нескольких бутылок сухого белого итальянского вина, осталось загадкой. Сказать, что мы перетрудились, было бы огромным преувеличением.
Для хранения тайн требуются определенные технические навыки — может быть, даже особый талант. У Генри Моргана не было ни того, ни другого. Как-то раз в конце октября он посвятил меня в свою Тайну, которая объясняла многое в его жизни.
У Генри не было работы, он был артистом — в точности как Улле Монтанус, — и время от времени оставался без гроша в кармане. Но он всегда держался на плаву. Так было всегда, с тех самых пор, как он вернулся домой из континентальной Европы. У Генри было небольшое наследство — точнее, его доля, находящаяся под контролем юридической фирмы и высылаемая ему раз в месяц. Иногда он продавал какую-нибудь драгоценную нечитаемую книгу из дедовской библиотеки или подрабатывал в городе или в порту. Всякий раз он находил выход из положения.
Но он удивительным образом оставался все тем же энергичным и предприимчивым мужчиной в самом расцвете сил и носился по дому в грязном рабочем комбинезоне, вовсе не производя впечатления чувствительного пианиста, который мечтал в один прекрасный день поразить мир своим искусством.
Генри планировал арендовать театр «Сёдра», чтобы однажды вечером исполнить большое фортепианное произведение «Европа. Обломки воспоминаний», над которым он работал последние пятнадцать лет. Теперь, как он считал, настало время для дебюта. Я был абсолютно согласен с тем, что театр «Сёдра» — вполне подходящее место. Ведь один удивительный венгр несколько лет назад арендовал Драматен — и выступил с большим успехом. Генри Морган вполне мог добиться такого же. Аренда плюс персонал стоили четыре с половиной — пять тысяч, а весной обязательно бывают дополнительные выходные. Если заранее разослать приглашения — этакие едкие, броские, как выразился Генри, — всему музыкальному истеблишменту, включая критиков, продюсеров и антрепренеров, то мероприятие обречено на успех.
Читать дальше