Харуки Мураками - Норвежский лес

На стене еще какое-то время висела фотография айсберга, но вскоре я содрал ее и наклеил постеры Джима Моррисона и Майлза Дэвиса. Так комната стала слегка походить на мою обитель. На скопленные деньги я купил небольшой стереопроигрыватель. Вечерами, выпивая, слушал музыку. Иногда вспоминал Штурмовика, но на жизнь в одиночестве при этом не сетовал.

В понедельник с десяти утра у меня была лекция о Еврипиде из курса «История театра II», и закончилась она в полдвенадцатого. После лекции я отправился в ресторанчик — десять минут ходьбы от института. Там заказал омлет с рисом и салат. Ресторан располагался в стороне от шумной улицы. Цены здесь несколько выше, чем в институтской столовой, зато тихо и спокойно. Омлет с рисом оказался очень даже ни чего. Держали ресторан молчаливые супруги, у которых подрабатывала девушка. Пока я, сидя за столом у окна, поглощал свой обед, зашла студенческая компания: два парня и две девчонки, все опрятно одеты. Уселись у входа и, рассматривая меню, принялись обсуждать заказ. Вскоре один подозвал девушку и заказал на всех.

Тем временем я обратил внимание, что одна студентка посматривает на меня. С очень короткой прической, в темных очках, одета в белое мини-платье из хлопка. Лицо незнакомое. Я продолжал есть, но она встала и подошла ко мне. Положив руку на стол, назвала меня по имени:

— Ты же… Ватанабэ?

Я поднял глаза и внимательно всмотрелся в нее. Но припомнить все равно не смог. Хотя девушка симпатичная, если бы я раньше с ней где-нибудь встречался, то теперь наверняка бы вспомнил. К тому же, мало кто в этом институте знал меня по фамилии.

— Можно присесть? Или кто-нибудь придет… сюда?

Я, по-прежнему ничего не понимая, кивнул: «Никто не придет. Пожалуйста».

Она с грохотом выдвинула стул, села напротив, уставилась из-за своих солнечных очков, а затем перевела взгляд на мою тарелку.

— По виду объедение.

— Точно. Вкусно. Омлет с грибами и салат с зеленым горошком.

— А-а, — протянула она. — Закажу в следующий раз. Сегодня уже поздно.

— И что ты выбрала?

— Гратин из макарон.

— Тоже неплохо, — сказал я. — Кстати, где мы с тобой встречались? Никак не могу припомнить.

— Еврипид, — кратко ответила она. — «Электра». «Нет, боги не желают слышать печальных новостей». Только что закончилась лекция.

Я вгляделся пристальнее. Она сняла очки, и тут я наконец-то вспомнил, что действительно видел ее — первокурсницу — на лекции «История театра II». Но узнал не сразу — у нее сильно изменилась прическа.

— До каникул у тебя волосы были вот такой длины, — показал я рукой ниже плеча на добрый десяток сантиметров.

— Да. Решила сделать химию. Каким-то жутким составом. Вот и пришлось… Даже думала покончить с собой. Нет, я серьезно — такой мерзкий был вид. Как утопленница с водорослями на голове. Но чем умирать, решила, что лучше постричься наголо. Голове прохладно, но это ничего. — И она, погладив отросшие на четыре-пять сантиметров волосы, озорно улыбнулась мне.

— Совсем неплохо выглядишь, — заметил я, доедая омлет. — Ну-ка, повернись боком.

Она повернулась в профиль и замерла секунд на пять.

— Тебе идет. Голова правильной формы. И уши смотрятся симпатично.

— Точно. Это я сама знаю. Как постриглась, подумала: а почему бы и нет? Правда, ни один парень мне об этом не сказал. От них только и слышишь: «прямо первоклассница» или «как из концлагеря». Слушай, а почему парням нравятся девчонки с длинными волосами? Это же чистый фашизм вообще. Почему они думают, что все длинноволосые — непременно воспитанные, нежные и женственные? Я знаю двести пятьдесят пошлых длинноволосых девиц. Нет, правда.

— Ты мне больше нравишься как сейчас, — сказал я. И это была правда. С длинными волосами, насколько я помнил, она казалась мне обычной хорошенькой девчонкой. А теперь жизнь так и била из нее — она походила на выпорхнувшую из гнезда весеннюю птицу. Глаза ее жили на лице отдельно: радовались, смеялись, сердились, изумлялись и смирялись. Я давно не видел настолько живого лица и разглядывал его с восхищением.

— Ты серьезно?

Я кивнул, не отрываясь от салата.

Она снова надела очки и посмотрела на меня сквозь черные стекла.

— Слушай, ты же не врешь, правда?

— Ну, стараюсь быть честным человеком.

— Хм.

— А почему ты носишь такие темные очки? — спросил я.

— Без волос мне вдруг стало очень неуютно. Будто меня голой выбросили в толпу. Никак не могла успокоиться, и стала носить очки.