Харуки Мураками - Норвежский лес

— Не знаю… Наверное.

— Но не стал?

— Послушай, ты сейчас — самый дорогой мне человек. И я не хочу тебя терять.

— Если бы ты тогда поприставал, я бы не смогла отказать. Мне тогда было очень не по себе.

— А у меня твердый и толстый.

Она улыбнулась и тронула мое запястье.

— Я незадолго до того поверила тебе. На все сто. И уснула тогда, расслабившись, совершенно не боясь. Пока я с тобой, все в порядке. Можно не беспокоиться. Я крепко спала?

— Еще как, — ответил я.

— Поэтому если бы ты наоборот мне сказал: «Эй, Мидори, иди ко мне! Все будет нормально. Давай покувыркаемся!» — я бы, пожалуй, согласилась. Только не подумай, что я тебя соблазняю, или подтруниваю, или пытаюсь задеть. Я просто хотела честно признаться тебе.

— Я знаю.

За обедом мы показывали друг другу выбранные на семестр предметы, и обнаружили два общих курса лекций. Значит, я буду видеть ее дважды в неделю. Потом она рассказала о себе. Первое время они с сестрой никак не могли привыкнуть к жизни в квартире. Почему? Слишком вольготно по сравнению с прошлой.

— Мы просто глубоко увязли: за больными ухаживай, по магазину хлопочи. Каждый день суета, — сказала Мидори. — Но постепенно мы начали понимать, что можно жить иначе. Причем, должны были так жить с самого начала. Никого не стесняясь, можно делать, что вздумается. Однако успокоения не было. Будто тело парит в двух-трех сантиметрах над землей. Казалось, все это — блеф, такой вольготной жизни на самом деле быть не может. Тряслись, не придется ли за это расплачиваться.

— Бедные сестрички, — рассмеялся я.

— Да уж, досталось… — сказала Мидори. — Но… ладно. Мы свое еще наверстаем.

— Думаю, за вами не заржавеет. А чем занимается сестра?

— Ее подруга открыла недавно магазинчик аксессуаров в районе Омотэ-Сандо, и сестра помогает ей три раза в неделю. В остальное время учится готовить, ходит на свидания, смотрит кино и просто бездельничает. Короче, наслаждается жизнью.

Она поинтересовалась, как живу я, и я рассказал о планировке дома, просторном саде, котенке по имени Чайка и старичке-хозяине.

— Как, нравится?

— Вполне.

— Хотя сам ты — как неживой…

— Так весна же…

— И на тебе красивый свитер, который связала она.

Я удивился и посмотрел на свитер.

— Откуда ты знаешь?

— А ты — честный. Что ж тут еще можно подумать? — удивилась Мидори. — Но ты не в духе.

— Пытаюсь воспрянуть…

— Думай, что жизнь — коробка с печеньем.

Я несколько раз кивнул — а затем посмотрел в лицо Мидори.

— Наверное, у меня не все в порядке с головой, но иногда я тебя совершенно не понимаю.

— В коробке с печеньем есть печенюшки любимые, и не очень. Съешь первым делом самые вкусные — останутся лишь те, что особо не любишь. Когда мне горько, я всегда думаю об этой коробке. Потерпишь сейчас — проще будет потом. Вот и выходит, что жизнь — коробка с печеньем.

— Прямо целая философия.

— Но это — правда. По своему опыту знаю.

Пока мы пили кофе, в ресторан вошли две подружки-однокашницы Мидори. Втроем они поболтали о выбранных предметах, обсудили прошлогодние успехи по немецкому и травму подруги во время институтской потасовки, похвалили ее новые туфли и еще немного потрещали. Я невольно слушал все эти разговоры, и мне стало казаться, что они доносятся с обратной стороны Земли. Я пил кофе и разглядывал пейзаж за окном — обычный весенний пейзаж студгородка. Подернулось дымкой небо, цвела сакура, шагали первокурсники, прижимая к груди новенькие учебники. Мысли мои куда-то отлетели. Я подумал о Наоко, которая и в этом году не смогла вернуться в институт. На подоконнике стоял стаканчик с цветами ветреницы.

Вскоре подружки попрощались и вернулись за свой столик, а мы вышли на улицу. Заглянули в букинистические магазинчики, купили там несколько книг, выпили кофе в кафетерии, сыграли в игровом центре в пинбол, затем уселись в парке и болтали. Точнее, болтала Мидори, а я только временами вставлял «ага». Мидори сказала, что хочет пить, и я сбегал в кондитерскую поблизости и купил две банки колы. Пока я ходил, Мидори что-то усердно строчила в блокноте.

— Что это? — поинтересовался я и получил в ответ:

— Так, ничего.

В полчетвертого она засобиралась уходить — сказала, что должна встретиться с сестрой на Гиндзе. Мы дошли до станции метро и там расстались. Прощаясь, Мидори засунула мне в карман пальто сложенный вчетверо листок.

— Прочти дома, — сказала она, но я прочел в электричке.