Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

Они поженились в конце сентября. Брак они зарегистрировали в мэрии в Париже — никто из них не был религиозен. Родители Лео начали было строить планы относительно свадьбы, мать уже представляла себе это белоснежное торжество; но, увидев ужас в глазах Даниэль, Лео сумел остановить их. Это стоило матери приступа астмы, и в течение четырех дней она встречала Лео и Даниэль ледяными взглядами, но они настояли на своем.

Они поженились и переехали в маленькую квартирку. Оба продолжали свои занятия.

Всю осень в Лео бушевали бури, хотя внешне он был спокоен. Осознанные и неосознанные чувства появлялись и исчезали. После Нового года Даниэль пришлось не одну ночь сидеть у постели Лео, когда его мучили приступы страха. Еще хуже стало, когда начались студенческие концерты. В связи с предстоящими концертами у Даниэль появились и свои трудности, но Лео как будто не замечал их. Он не помог ей составить программу, не отозвался на ее предложение сыграть дуэтом; раньше они часто играли дуэтом, и с большим успехом. Им обоим это нравилось. Но теперь Лео даже не ответил ей. Словно не слышал ее.

По временам он прикладывался к бутылке.

Однажды мартовским вечером он пригрозил, что сожжет себе руки в пламени газовой горелки, чтобы никогда больше не играть. Даниэль силой помешала ему исполнить это намерение. Он чувствовал себя несчастным, сердился на нее за то, что она была свидетельницей его унижения и теперь, и раньше.

— С меня довольно, — сказал он. — Я не хочу быть исполнителем. Я хочу только сочинять музыку. И ничего больше.

— Чему быть, того не миновать, — покорно сказала она, как в прошлый раз, и добавила: — С Божьей помощью.

Поэтому Лео не получил диплома. К большому огорчению маэстро, преподавателей и друзей.

Даниэль сыграла свой концерт с блеском. Зимой у них родилась дочь.

Десять лет, Лео Левенгаупт. Десять лет ты был композитором. И это была ложь. Все было ложью.

Десять лет новых занятий. Упорной работы над замыслами, которые так и не воплотились в музыку. Счетов, которые все приходили и приходили. Родители после его окончательного разрыва с ними больше не помогали Лео. А Даниэль была слишком горда, чтобы просить помощи у своих. Привычки Лео обходились дорого — гораздо дороже, чем ему казалось. К тому же была маленькая Жозефина. Однако, если бы отношения между Лео и Даниэль были добрые и у него ладилось с работой, они бы спокойно пережили эти тяжелые годы. Но Лео словно не принимал участия в собственной жизни; даже дочь оставляла его безучастным. Порой он пугался самого себя.

Даниэль тихонько крадется с дочерью на руках. Жозефине три года. Лео, конечно, их слышит, но знает, что должен доставить дочери удовольствие — она хочет напугать его. Они останавливаются у него за спиной. Даниэль наклоняется над его плечом, Жозефина прижимается головкой к его шее, и обе разом кричат:

— У-у-у!

Жозефина хохочет над его испуганным лицом.

— Еще раз! — кричит она. — Еще раз! — И все повторяется сначала. Золотистые кудряшки дочери щекочут Лео лицо. От нее вкусно пахнет. Она вся сладко благоухает, как корица. — Еще раз!

— Нет, — говорит Лео, — сегодня я уже достаточно напуган. Я работаю.

— Папа работает!

Он смотрит на ее личико, ее глаза с мольбой устремлены на него, она чего-то ждет. Это его дочь. Чего она ждет от него?

— Даниэль, — вдруг говорит он, — взгляни. Что ты об этом думаешь? — Он протягивает ей нотный лист. Она читает, нахмурив брови. Лео не смотрит на дочь, но чувствует, как личико Жозефины меняется, на нем написано разочарование, уголки губ опускаются.

Даниэль берет скрипку, лежащую на рояле. Играет несколько тактов.

— Очень хорошо, Лео, — говорит она. — Очень.

— Тебе правда нравится? Правда?

— Я бы только сказала… — осторожно говорит Даниэль, — по-моему, вот тут в конце… это звучит суховато…

— Суховато?

— Да, чуть-чуть. Соль, ми, ля — может быть, это слишком просто?

Он гневно стучит по столу.

— Суховато! — кричит он.

— Папа работает, — задумчиво лепечет Жозефина.

— Ты ведь сам спросил мое мнение. Неужели ты хочешь, чтобы я лгала тебе? И не забывай, сперва я сказала, что мне это нравится.

— Да. — Он смягчается. — Сказала.

Лео знает, что она права. Знает также, что этот этюд вполне ординарен и похож на все и вся, только не на него самого. Так бывает почти всегда: его вдруг осеняет, он пишет два-три хороших такта. Обещающее начало. Потом все точно замыкается, у него под пальцами становится ничем, превращается в общие места.