Эрик Хансен - Титаник. Псалом в конце пути

— Да, Лео. Думаю, интересовало. Я в этом уверена.

— Что ты знаешь об этом! Что ты знаешь!

Она снова обнимает его.

— Я не давал концертов четыре года, — говорит он через некоторое время. И вдруг признается: — И надеюсь… надеюсь, мне больше никогда не придется их давать.

Лео начинает бить дрожь, его трясет так, будто он вот-вот разорвется на части, как в тот раз, когда к ним приезжал маэстро. Его окружает холодная темнота. Он уже почти забыл, как это бывает, думал, что все изменилось. Но, оказывается, все осталось по-прежнему; а он-то воображал… воображал, что он теперь свободен.

Словно сквозь вату он слышит ее голос:

— Лео. Милый Лео.

Постепенно мир успокаивается. Лео лежит в объятиях Даниэль. Он открывает глаза и смотрит на нее. Даниэль огорчена. Она такая хорошая, открытая, смелая, из хорошей семьи. А сколько она читала! Гораздо больше, чем он. И она так талантлива, маэстро считает ее одной из лучших. Даниэль с грустью смотрит на Лео.

Он робко улыбается ей. Он уже почти успокоился.

— Я так хотел провести это лето с тобой, — шепчет он.

— Но ведь ты пробудешь дома не все лето?

— Боюсь, что все. Я их хорошо знаю.

Она гладит его лоб, внимательно смотрит ему в лицо.

— Я хочу, чтобы ты поехала со мной, — говорит он.

— Ты ведь знаешь, что приличия этого не допускают, — улыбается она.

— Знаю. Но если б ты захотела…

— Захотела что?..

— Цветы! — вдруг вскрикивает он и поднимает сломанный нарцисс. Цветы помялись в кровати под его тяжестью.

— Не думай о цветах, — говорит она. — Так чего же я должна захотеть?..

— Честно говоря, Даниэль, я не знаю, как делают…

Она улыбается:

— Обычно падают ниц перед своей избранницей, протягивают ей цветок и просят ее руки.

Он протягивает ей нарцисс и смотрит на нее. На большее он не способен.

— Наверное, это ужасно глупо, — говорит она. — По-моему, ты не в своем уме.

Он отрицательно мотает головой.

— Ты это делаешь только затем, чтобы не ехать одному?

— Нет! — говорит он. — Даниэль!

Она сразу становится серьезной.

— Да, — говорит она. — Да! Да!

Он притягивает ее к себе, и они крепко обнимаются.

Потом, уже вечером, она спрашивает:

— Ты говорил это серьезно?

— Да. — У него все еще кружится голова. — Конечно серьезно, я прошу тебя…

— Я не об этом, Лео. Я о другом. Ты действительно больше не хочешь давать концерты?

Она внимательно смотрит на него. Он растерян. Прячет лицо у нее на плече.

— Ладно, ладно, — говорит она. — Чему быть, того не миновать.

Бараньи котлеты они съели вечером. Большая досталась Даниэль.

Они вместе поехали в Хенкердинген, и поездка оказалась неудачной. Все было так, как предполагал Лео. Мать была вне себя от гордости, волнения и любопытства. Родители едва узнали Лео. Мать ахнула и всплеснула руками, отец был немного смущен — Лео оказался выше его ростом. Родители придирчиво присматривались к Даниэль. И тут же захотели всем ее представить. К сожалению, Даниэль не владела немецким, а отец питал врожденное недоверие к уроженцам Галлии — ведь они едят лягушек! Он забавлял гостью кровавыми историями о войне… Все то лето было каким-то спектаклем, каким-то бесконечным представлением. Лео храбро исполнял свою роль и дал тот концерт, которого от него ждали, и даже еще два. Он видел, что Даниэль держится из последних сил, видел, какого труда ей стоит общение с его родителями. И уже жалел, что взял ее с собой. Он знал, что она все терпит ради него, и у него сжималось сердце при виде Даниэль, прогуливающейся по саду рука об руку с его матерью. Отец прочитал ему длинное наставление о радостях брака и супружеских обязанностях, после которого Лео пришлось пробежаться, чтобы прийти в себя. Все здесь давило, душило и угнетало. Концерты прошли ужасно. Лео думал, что изменился, что все тяжелое осталось в прошлом. Но его старое «я» вернулось к нему, словно вырвалось из засады, его трясло, тошнило и мучил страх. С ним происходило что-то непонятное; Даниэль принимала удары на себя.

Она всегда принимала удары на себя.

Когда они оставались вдвоем, Лео во всем винил ее. Он понимал, что это несправедливо, но сдержаться не мог. В то время он не сознавал, насколько эгоистично его поведение. Понадобилось много лет, чтобы он понял, что натворил. Если бы Даниэль не любила его так сильно, если б возражала ему… Но Даниэль относилась к тому редкому типу людей, которые терпят, и она была снисходительна, выслушивала его, поддерживала и терпела почти все. Он заново переживал свое детство. Даниэль принимала удары на себя. В нем все еще жил прежний Лео, преображенный, замаскированный и куда более изощренный в своем эгоцентризме. Все то лето он был на первом месте. Даниэль молчала. Но в поезде по дороге домой она плакала, и под глазами у нее чернели круги.