Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде

Граф все так же шаркал галошами, улыбался своим мыслям, бормотал не по-русски.

— Ну? — дернул его за рукав Холява, остановил. — Ты что, совсем не ферштейн? Снимай, говорю, шубу, она тебе в тюрьме не понадобится! Давай-давай, поворачивайся… Во, одну ручку, вторую… кожушок наденем… Хороший кожушок, не смотри, что короткий. Никто не позарится, скажут, на черта он нам с такими заплатами. Во так и просидишь несколько дней в тепле.

Граф с помощью охранника переоделся, теперь стоял перед ним дед дедом. Клочковатая борода, набрякшие слезами глаза, в дрожащих руках узелок с хлебом, куриной ногой и луковицей, спешно собранный еще в замке. Холява покосился на новые валенки, но переобуваться поленился.

— Пошли.

Надвинулась тяжелая громада костела, нависла над головой. Брякнул о дверь засов, заскрипели в морозном воздухе петли. Из черного провала дохнуло немытым телом, мочой, гнилыми досками.

— Принимайте графа ваше сиятельство! — весело крикнул Холява. — Место на нарах ослобонить, ихнее сиятельство не обижать. Слышите, бандюги?

На нарах зашевелились, но с места никто не поднялся.

— Дверь закрывай, холодно! — крикнул человек с ближних от двери нар, на которого упала полоса света.

Холява посмотрел на него, переступил с ноги на ногу, повернулся и вышел. Дверь стукнула, скрежетнуло железо. Стало темно и тихо.

— Кого к нам черт принес?

— Говорят — сиятельство.

— Какое такое сиятельство?

— А холера их знает, какие они бывают…

Несколько человек поднялись, подошли к старику. Ловкие пальцы пробежали по нему с головы до ног. Граф не успел рта раскрыть, как стоял без шапки и узелка.

— Ну, подымай, подымай ногу!

Старик послушно поднял одну ногу, потом вторую.

— Обувай, обувай ботинки, что стоишь, как пень? — тормошили его те же руки. — На, бери обмотки, в обмотках не замерзнешь…

— Оставь старика! — застонав, приподнялся человек, требовавший закрыть дверь.

— Тебе, падло, мало? — повернулся к нему тот, что управлялся с графом. — А ну добавьте…

Две фигуры шмыгнули к нарам, донеслись звуки ударов и стоны.

— Дак кто ты такой? — приблизил лицо к графу его опекун. — А, дед, ты кто?

Еще одна фигура появилась рядом. Сильная рука взяла деда за бороду, повернула лицом к свету, цедившемуся из окошка вверху.

— Э, дак это же настоящий граф! — отпустила бороду рука. — Сам Тышкевич!

— Какой такой Тышкевич?

— Граф из замка в пуще. Главный тут богатей. Историю про них рассказывают. Ехал граф Тышкевич в Долгиново, попалась ему корчма по дороге. Берка в ней торговал. Захотел граф пообедать. Пришел и спрашивает: «Поесть можно?» — «Можно». — «А сколько будет стоить?» — «Рубль». На три копейки не сторговался граф с Беркой, разозлился и уехал. А в корчме был один такой Залуцкий, мой дед, пшепрашам. Взял он бумажку и написал: «Ехал пан Тышка, была у него глодна кишка, долго торговался и на три копейки не сторговался, поехал глодны, як пес». Так вот он самый и есть — пан Тышка.

— Ну-у?!.. — наконец поверил главарь. — А что он как пыльным мешком из-за угла стукнутый?

— Был бы в уме, коммунистых не дождался бы. Говорят, на голову слабый.

— Совсем не говорит?

— Черт его знает.

— А, ваше сиятельство? — заглянул ему в глаза главарь.

— Je ne comprend pas, — сказал граф.

— Говорит! — обрадовался бандит. — Охвицер, по-какому это он?

— По-французски… — сорванным голосом сказал офицер, сплюнул кровью.

— Вот так кумпания! — развеселился бандит. — Ослобонить место для его сиятельства подо мной!

Один из его подручных кинулся к нижним нарам в углу, сгреб свое тряпье.

Графа подтолкнули к его месту. Он сел на нары, беззащитно глядя снизу вверх на людей, тесно обступивших его.

Главарь с помощью дружка вскарабкался на нары над графом, свесил голову:

— Давай.

Граф пожевал беззубым ртом, улыбнулся.

— По-хранцузски говори, старый пердун!

Дед по-прежнему не понимал.

— Скажите ему, чтоб он лопотал по-своему.

— Давай, давай, дед! — наклонился над ним один из прислужников. — Слышь? Пан начальник послухать хочут. Ну? Эй, охвицерье, подскажи деду, не то вместо него заговоришь.

— Пошли вы…

Офицер спихивал мостившегося на его нары выселенного уголовника.

До графа наконец дошло, чего от него хотят.

— Соизволили послушать меня, грешного? — обвел он взглядом уголовников. — Пожалуйста! Я расскажу. Никто не понимает, отчего я остался здесь. Никто не понимает, что из-за женщины человек может пожертвовать всем, что у него есть. А ведь это такая простая вещь! Женщина, обыкновенная женщина, возможно, сестра кого-нибудь из вас. Хотя в это трудно поверить. Я никого не хочу оскорбить, но ни один из вас не стоит ее ногтя. Я знал, что потеряю здесь все, но остался. Она тоже просила, чтобы я уехал. Без нее. Но куда мне ехать без нее? Если мне суждено погибнуть в этом костеле — я готов. Собственно говоря, это не худшая из смертей, в костеле. Вы ничего не понимаете, но это хорошо. Я рад, что впервые могу рассказать всю правду.