Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде

— Что, сиятельство, завтра на расстрел поведут? — пугал Бык. — Комиссары наведут порядок. Мы для них мелочь, не графы какие-нибудь. Скажи, много у тебя было? Ну, таких, для удовольствия?

Граф не слышал. С того дня, как его вывезли из охотничьего замка, смысл в жизни исчез. Его и раньше не много было, смысла, теперь он пропал вовсе.

Молча смотрел с высоты на узников распятый Езус. Храпели, ругались, ворочались на нарах люди. Запах отхожего места впитывался в кожу.

Сверху спускалась нога в валенке, била по затылку:

— Давай по-хранцузски…

Через две недели графа под охраной красноармейцев вывезли на границу и передали полякам. Перед этим его заставили подписать много документов, смысл которых был ему непонятен. Передавали его в шубе и валенках, все честь по чести.

Единственное пожелание графа — проститься с пани Конопацкой — удовлетворено не было, потому что пани, как объяснили графу, отбыла в неизвестном направлении.

В этот день бушевала метель, не видно было в снеговой круговерти городов, замков, пущи, и только фигуры военных качались на перроне, как привидения.

Через год граф умер в Варшаве.

Сама его пани за всю жизнь ни разу никуда не выехала из Першая. Редким гостям она показывала альбом со снимками, обращая их внимание на отличие Тышкевичей от Радзивиллов.

— Посмотрите, какие длинные носы у Радзивиллишков — и какие аккуратные у Тышкевичей!

И уж совсем немногим из них довелось увидеть своими глазами телеграмму в два слова: «Золотая свинья».

Третья высадка их диверсионной группы произошла на Кубани. Василь, уроженец деревни Велин из-под Речицы на Днепре, давно уже не удивлялся, что он разведчик-диверсант, — смертник как в своих глазах, так и в глазах остального военного люда, от пехоты до летчиков. Еще во время финской кампании его одного из целого взвода перевели в спецподразделение, стали тому-сему подучивать, ну и подкармливать чуть лучше, чем в обычной части.

Началась война с немцами — и Василя направили в разведшколу на Кавказе, под Сочи. Публика в школе подобралась веселая, отчаянная, не уважающая ни начальство, ни своего брата служивого. Личное оружие в школе было запрещено, начальство знало, с кем имеет дело, но вспыхнула вдруг драка на танцплощадке между разведшколовскими и матросней, почти у каждого диверсанта нашлись финка или пистолет. Началось, как обычно, с кулаков, однако принялись матросики зажимать ребят по углам да обрабатывать пряжками флотских ремней, блеснуло в темноте лезвие финки, ахнул выстрел, за ним второй. В парке ребята отбились, кинулись к школе, но матросы не отставали. Пистолетная стрельба смешалась с автоматной. Начальник школы сунулся было парламентером, обложил воинов матюгами, и тут его прижала к земле долгая автоматная очередь, неизвестно, со своей стороны или с чужой.

Бой шел двое суток. Василь понимал дикость ситуации, однако лежал за толстым деревом и постреливал в тени, которые шевелились в кустах. Хочешь жить, будешь стрелять. Начальник школы и тот вынужден был открыть арсеналы, раздать оружие ученикам. Военная комендатура навести порядок не смогла, вызвала подкрепление, и только на третий день курсанты разбрелись по казармам.

Оставаться на старом месте школе было нельзя. Начальника уволили, преподавательские кадры перетасовали, кое-кого из курсантов отправили на фронт, — остальные собрали вещички и перебазировались с курорта в горы, где ни матросов, ни девок.

Василь записался Василем в разведшколе. Настоящее его имя в метриках — Макар. Но осточертели днепровскому хлопцу подколки. «Макар, ты куда это телят гонял? А коровам хвосты крутить можешь?» Заполнял анкету в школе — и написал: Василий Александрович.

— Почему Василий? — удивился кадровик.

— Хочу.

— Псевдоним? У нас можно.

Василь был, так сказать, примитивным фаталистом, но и ему после первой высадки стало ясно: смертник. Их группа из двадцати человек почти вся погибла в снегах на Калининском фронте. Из группы возвратился один Василь. Его расспрашивали, как он сумел выбраться, — Василь этого не понимал и сам.

— Мы пошли — а они как чесанули из пулеметов. Ждали нас. Мы по одному бросаемся с гранатами, а они жарят. Я кинул гранату — не долетела. Смотрю, все наши молчат. И фрицы уже выползают. Ну, потрогал одного-другого из своих, — мертвые. Начал выполнять приказ об отходе.

Конечно, можно было бы рассказать про черный омут метельной январской ночи, про то, что к месту сбора не вышла и половина группы, и неизвестно, что это был за штаб, на охрану которого они напоролись, потому что шли вслепую.