Алесь Кожедуб - На дачу к Короткевичу

Алесь КОЖЕДУБ

НА ДАЧУ К КОРОТКЕВИЧУ

Дядька Якуб

Эта история приключилась с моим отцом. Мы жили тогда в Ганцевичах, в полесской глуши. Но отец, как и остальные жители городского поселка, провинциалом себя не считал. Страна совсем недавно разгромила фашистскую Германию, и все насельники СССР, особенно молодежь, ощущали себя победителями. После войны в Ганцевичи приехали многие молодые специалисты из разных концов Союза, мы были в их числе.

Западная Белоруссия в то время была не очень заселенной территорией. Евреев, например, выбили немцы, а их в Ганцевичах было восемь тысяч жителей из десяти. Поляки подались на историческую родину. Белорусы из окрестных хуторов стали перебираться в райцентр, но их было немного. И подавляющее число учителей, врачей и прочей интеллигенции были приезжими.

Отец был бухгалтером, который прибыл сюда из Речицы на Днепре. Мама тоже гомельская, из Костюковки, работала в паспортном столе. Но в 1952 году родился я, и с этого момента мама превратилась в домохозяйку, что, кстати, ей не сильно нравилось.

Но до того как я родился, отец стал учиться заочно в институте народного хозяйства в Минске. Его заставили это сделать друзья-картежники. Наша квартира по ганцевичским меркам была большая, и к нам приходили расписывать пульку, то есть играть в преферанс, главврач больницы Шаповалов, директор школы Сычев и служащий райисполкома Шингель. Как и мы, все они были приезжими.

— Костя, — как-то сказал Шаповалов, — не поступишь в институт — не станем с тобой играть. Мы ведь все с высшим образованием.

Отец покряхтел, но в институт поступил. И вскоре после моего рождения поехал в Минск сдавать очередную сессию.

— Захожу я в ресторан поужинать... — стал рассказывать он мне.

— Минутку, — перебил я его, — это что за студент, который ужинает в ресторане?

В тот момент я сам был студентом и понимал, что к чему.

— Так я же заочник, — выпучил глаза отец, — главный бухгалтер межколхозстроя, зарплата хорошая, мог себе позволить.

— А что за ресторан?

— «Заря», рядом с городским универмагом. Культурное место: скатерти до пола, фикусы в кадках, официантки в фартуках. Я сел, взял в руки меню, а мне уже несут на подносе бутылку вина, салат и котлету с гарниром. «Стоп, — говорю официантке, — я еще ничего не заказывал».

— А я думаю, куда все наши деньги девались? — сказала из кухни мама. — Ни детям пальто не могла купить, ни себе кофточку.

— У тебя этих кофточек!.. — махнул рукой отец. — Что вы все перебиваете? Я историю рассказываю.

— Продолжай, — кивнул я.

— «Ничего не заказывал, — говорю официантке, — а вы вино принесли. Я и не пью вина». — «Сегодня день рождения народного поэта Якуба Коласа, — отвечает она, — и каждый посетитель ресторана получает в подарок бутылку вина, закуску и второе блюдо».

— Здорово! — вздохнул я.

— Я выпил за здоровье дядьки Якуба и пошел к себе в общежитие.

— Лучше бы он тебе свою книгу подарил, — донеслось из кухни.

— Что ты понимаешь в писателях! — хлопнул ладонью по столу отец. — Бутылка вина, салат и котлета. Настоящий поэт!

Мой отец был далеким от литературы человеком. Я подозреваю, что он вообще не прочитал ни одной художественной книги. Во всяком случае, роман «Преступление и наказание», не говоря уж о «Войне и мире», в его руках я никогда не видел.

Но здесь он был прав: дядька Якуб был настоящим поэтом. Впрочем, как и писателем. Его трилогию «На росстанях» я считаю белорусской сагой. Тем более повествовала она как раз о жизни в полесской глуши.

Позже я работал над словарем Якуба Коласа в Институте языкознания, и мой рабочий стол находился в мемориальном кабинете народного поэта в старом здании Академии наук. Но это уже другая история.

Бумага для сала

Известный в свое время белорусский писатель Пилип Пестрак был автором прижизненного собрания сочинений в четырех томах. В каждом из томов было не меньше пятисот страниц, и потому рукописи давались немалой ценой. Их надо было не только написать ручкой на бумаге, но и отпечатать на машинке, вычитать, перепечатать, опять вычитать — и тогда только нести в издательство.

Но вот очередная рукопись четырехтомника — роман «Встретимся на баррикадах» — была закончена. Писатель уложил ее в папку, завязал тесемками и отправился туда, куда каждый автор направляется с трепетом. Издательство не просто было литературным храмом, — оно кормило, и очень даже неплохо. Автор романов по тем временам был очень обеспеченным и очень уважаемым человеком, в некотором роде генералом. А автор тетралогии тянул на маршала.