Алесь Кожедуб - На дачу к Короткевичу

— Курить надо меньше! — строго сказал он. — Смеяться у нас каждый может, а вот...

Он открыл калитку и скрылся за ней.

— Я всего пачку в день выкуриваю, — сказала помощница и выбросила окурок в канаву. — Николай Иванович, у вас сколько получается?

— Две, — сказал оператор. — Интересно, у них все здесь такие или только эта?

— Так ведь Переделкино! — повела рукой вокруг себя помощница. — Одни Фадеевы с Симоновыми живут.

— Фадеев застрелился, — вздохнул оператор. — Но эта чья?

Режиссер тем временем снова постучался в кабинет классика.

— Что такое? — встревоженно поднял тот голову.

Режиссер рассказал об инциденте.

— С виду очень хорошая девочка, — закончил он. — Пионерка.

— В галстуке? — уточнил Чуковский.

— Конечно! — удивился режиссер. — И босоножки под цвет галстука.

— Это внучка Катаева, — опустил глаза классик. — У нас тут, знаете, всякие живут.

Режиссер кивнул, вышел из кабинета и аккуратно закрыл за собой дверь. Кажется, он уже не завидовал переделкинским небожителям. А на улице и вовсе развеселился и предложил помощнице сигарету из портсигара.

— Очень хорошая девочка! — сказал он. — Внучка!

— Я тоже внучка, — улыбнулась помощница и взяла вместо одной сигареты две. — Моя бабушка секретарем у Каменева была.

— Ну да? — удивился режиссер. — И сколько прожила?

— Не очень много, — вздохнула помощница. — Переделкинские дольше живут.

— Элита, — согласился режиссер.

Съемочная группа погрузилась в машину и укатила к себе на киностудию...

...Много лет спустя я оказался на литературных чтениях в Польше. Среди многих участников чтений мое внимание привлекла симпатичная особа с короткой стрижкой. Она прочитала доклад о том, что писатели должны сами пропагандировать свое творчество, по-нынешнему говоря — пиариться.

— Самое главное — ни в коем случае не скромничать и не прятаться от насущных проблем современности, — завершила она свое эмоциональное выступление. — Мой дед, например, никогда не пасовал перед трудностями.

— Кто такая? — спросил я критика, дремавшего рядом со мной.

— Внучка Катаева, — сказал он. — Я у нее на радио записывался.

— О Чуковском не говорили? — на всякий случай поинтересовался я.

— Нет, она больше Хармса цитировала.

Что ж, Хармс вполне соответствовал парадоксальности современной жизни. За что, видимо, и был расстрелян большевиками.

Но то уже другая история, не переделкинская.

Увидеть Париж — и умереть

Меня приняли в Союз писателей, и я стал захаживать в новый Дом литераторов в Минске. Мне нравились просторные холлы, секретарские кабинеты, но особенно буфет, в котором коньяк, водка и бутерброды продавались без ресторанной наценки.

В баре я чаще всего выпивал с сотрудником Литфонда Столяровым. Он не был писателем, но хорошо разбирался в литературе.

— Знаешь, какой самый большой недостаток у современных писателей? — однажды спросил он, опрокинув рюмку.

— Нет, — пожал я плечами.

— Пьют, но не закусывают.

Мы с ним закусывали.

— А я на историческую родину собрался, — вздохнул Столяров.

— Куда? — удивился я.

— В Израиль.

— Ты же Столяров, — еще больше удивился я.

— Столяровым я стал недавно, всего лишь сто лет назад. Деда в первую мировую призвали в царскую армию. Он был выкрест. «Фамилия?» — спрашивает писарь. «Хаим Лейба Модаль», — отвечает дед. «Чем занимаешься?» — чешет за ухом писарь. «Столярничаю». «Столяров», — записывает писарь. Тогда с этим было просто.

— И сейчас ничего сложного, — согласился я. — Сегодня Гоберман, завтра Алексин.

— Не путай божий дар с яичницей! — строго погрозил мне пальцем Столяров. — А лучше закусывай.

Однажды я заглянул в приемную первого секретаря правления. Секретарши на месте не было.

— Заходи! — появился в дверях хозяин кабинета. — Мне ты как раз и нужен.

Я удивился, но вошел в кабинет. Там был посетитель.

— Вот, знакомься, — представил ему меня первый секретарь. — Новый член нашего союза. Извини, мне с ним надо поговорить.

Посетитель мельком взглянул на меня, но с места не сдвинулся. Воцарилась тишина.

— Так что, Иван? — наконец заговорил посетитель. — Дашь квартиру или не дашь?

— Антон! — плачущим голосом сказал хозяин. — Я же тебе в прошлом году четырехкомнатную давал!

— Тогда мы с дочкой съезжались. А теперь я развожусь. Пусть подавится. Я согласен на двухкомнатную.

— А что письменники скажут? У них тоже дочки. И разводятся через одного. У него вон вообще квартиры нет. — секретарь кивнул на меня. — Не могу же я давать всем сразу. Подожди немного.