Алесь Кожедуб - На дачу к Короткевичу

— Рыбак не твой родственник? — на всякий случай спросил я Васю, с которым столкнулся на выходе из студии.

— Пошел в задницу! — рассвирепел тот.

К семи вечера зал Дома литераторов практически заполнился: в конце семидесятых писатели пользовались уважением, да и у каждого из них было полно родни и знакомых. Я сидел в первом ряду. Это было одно из немногих преимуществ профессии телевизионного редактора — маячить на виду.

Алесь Рыбак вышел на сцену. Был он невысок, но очень значителен. Взявшись за подбородок, писатель прошелся несколько раз из одного конца сцены в другой. Весь его вид говорил, насколько почетна, трудна и ответственна писательская ноша. Наконец он остановился перед микрофоном.

— Очень долгое время, — начал Рыбак, — я жил вдали от родины. Я работал в Кремле.

Зал разразился аплодисментами.

— Лучше писателей говорят только генералы, — сказал режиссер Слава, когда я в перерыве подошел к нему. — Давно я не плакал от смеха.

— Я тоже писатель, — отчего-то обиделся я.

— Но не из Кремля. Пиши, дорогой, а вдруг получится.

К сожалению, ничего подобного у меня не получилось.

На дачу к Короткевичу

Так сложилось, что Владимира Короткевича, автора «Дикой охоты короля Стаха», «Черного замка Ольшанского» и «Земли под белыми крыльями», при жизни лучше знали в Берлине, Варшаве и Праге, нежели в Москве. Я своими глазами видел в «Литературной газете» статью об «известном польском писателе» В.Короткевиче.

В Белоруссии он чаще всего печатался в журнале «Маладосць», в котором я в начале восьмидесятых годов прошлого века работал в отделе очерка и публицистики.

Однажды Владимир Семенович пришел к нам с новым очерком. Мы тут же организовали застолье. Несмотря на то что редакция журнала находилась в здании ЦК комсомола, мы позволяли себе выпить рюмку-другую с авторами, тем более такими, как Короткевич. Инструкторы-цекамольцы нас люто за это ненавидели, но поделать ничего не могли. Творцам многое позволялось даже при Сталине.

Махнула крылом одна бутылка, за ней вторая. Неожиданно в нашу комнату вошел главный редактор журнала Геннадий Буравкин. Обычно главные избегали застолий с рядовыми сотрудниками, но здесь все-таки Короткевич.

— А у меня в гостях писатель из Литвы, — сказал Геннадий Николаевич.

— И ему нальем, — достал я из портфеля третью бутылку.

Литовский писатель, такой же представительный, как и Буравкин, нисколько не чинился. Наоборот, он сказал длинную и витиеватую речь о том, что счастлив чокнуться со знаменитым писателем Короткевичем. Буравкин расчувствовался, сходил в свой кабинет и достал из сейфа бутылку «Беловежской».

— А поехали ко мне на дачу! — поднялся во весь свой немалый рост Короткевич. — Недавно три литра стародорожской самогонки привезли. Закусим медвежьей лапой.

Собрание восторженно загудело. Побывать на даче Короткевича было пределом мечтаний любого из нас. Про медвежью лапу тоже все читали в «Дикой охоте».

Буравкин вызвал из гаража ЦК служебную «Волгу».

— В одну все не поместимся, — сказал я.

Главный кивнул, пошел в свой кабинет и позвонил по «вертушке».

— Первый секретарь свою машину дает, — сказал он, вернувшись.

Мы вышли из здания ЦК и погрузились в сверкающие белые «Волги». На улице смеркалось, но никого из нас это не смущало.

— Возле гастронома остановимся, — дал мне четвертную Геннадий Николаевич. — Купишь две бутылки, минералку, хлеб и батон колбасы.

Я все сделал так, как он велел. В очередях магазина никто не зароптал. Вероятно, в них знали, что я закупаюсь для писателя Короткевича и его гостей.

Я ехал в машине редактора. Рядом сидели Короткевич и литовец. Писатели попроще следовали за нами в машине первого секретаря.

Владимир Семенович затянул песню о средневековой пьянке. В ней говорилось, чтобы дядька богатый не ходил туда, где пьет голытьба. «Не ходи ты, дядька богатый, где босота пьет. Один за руки, другой за ноги, третий бьет в коршень...»

— Коршень — это загривок, — объяснил я литовцу.

— Я-а... — озадаченно протянул тот.

— А куда мы едем? — вдруг перестал петь Короткевич.

— К тебе на дачу, — сказал с переднего сиденья редактор.

— Разве ты не знаешь, что у меня нет дачи? — наклонился к нему Короткевич.

Я и редактор уставились друг на друга вытаращенными глазами. Не далее как вчера мы с ним говорили о предполагаемом авторе анонимной поэмы «Сказ о Лысой горе». В ней речь шла о писательских дачах. Как и я, многие считали, что автором является Короткевич — слишком уж хорошо поэма написана.