Джоди Пиколт - Забрать любовь

— Мне кажется, я выслушал достаточно, — говорит он. — Я предпочел бы никогда не слышать того, что она мне рассказала. — Он выпрямляется и перебрасывает ремень сумки через плечо. Подойдя к Астрид, он грубо вырывает Макса из ее рук. — Почему бы тебе не отправиться наверх, в свою милую спаленку? — насмешливо улыбается он Пейдж. — Там ты сможешь выплакаться вволю, а потом спуститься вниз и выпить бренди с моими родителями, черт бы их подрал!

— Николас! — говорит Пейдж.

Она бросает быстрый взгляд на Астрид и бежит по коридору за Николасом. Распахнув входную дверь, она кричит его имя в ночь.

Николас останавливается возле машины.

— Ты получишь хорошее содержание, — говорит он. — Ты его заработала.

Пейдж громко рыдает, прильнув к косяку двери, как будто пытаясь удержаться на ногах.

— Все это неправильно, — всхлипывает она. — Неужели ты думаешь, что мне нужны твои деньги или этот дурацкий дом?

Николас вспоминает жуткие истории, которые слышал от своих коллег-хирургов, о том, как их ограбили хищные жены, лишив половины баснословных заработков и безупречной репутации. Он не может представить себе Пейдж на свидетельской трибуне, бросающей в него обвинения и показания, призванные до конца дней обеспечить ей безбедное существование. Он не верит, что она способна рассуждать о том, хватит ли ей на жизнь пятисот тысяч фунтов в год. Если он попросит у нее ключи от дома, она их ему безропотно отдаст. Она совершенно не такая, как все остальные. Она всегда отличалась от окружающих, и именно за это он ее полюбил.

Волосы упали ей на лицо, из носа течет, ее плечи трясутся от нечеловеческих усилий, когда она старается взять себя в руки. На нее страшно смотреть.

— Мама, — говорит Макс и тянет к ней ручонки.

Николас отворачивается, чтобы сын на нее не смотрел. Пейдж проводит по глазам тыльной стороной руки. Николас говорит себе, что после того, что он узнал, пути назад нет, но чувствует, что его грудь горит, набухшие ткани не выдерживают и сердце рвется. Николас морщится и качает головой. Он садится в машину, пристегивает Макса и включает зажигание. Он пытается отследить последовательность событий, но ему не удается понять, как они оказались там, откуда нет возврата. Пейдж не двигается с места. За гулом двигателя ему уже не слышен ее голос, но он знает, что она ему говорит. Она говорит, что любит его и Макса.

— Я ничем не могу тебе помочь, — бормочет он и уезжает, не позволяя себе даже оглянуться назад.

Спускаясь к завтраку, я несу на плече сумку с вещами.

— Я хочу поблагодарить вас за гостеприимство, — натянуто говорю я, — но я, пожалуй, уеду.

Астрид с Робертом смотрят друг на друга.

— Куда ты поедешь? — спрашивает Астрид.

Я ожидала этого вопроса, тем не менее он приводит меня в замешательство.

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Скорее всего, вернусь к маме.

— Пейдж, — мягко говорит Астрид, — если Николас захочет с тобой развестись, он найдет тебя и в Северной Каролине.

Я молчу. Астрид подходит и заключает меня в объятия. Она стоит, обняв меня, хотя я не обнимаю ее в ответ. Меня удивляет, какая она худенькая и хрупкая.

— Я могу тебя уговорить? — спрашивает она.

— Нет, не можешь, — шепчу я.

Она отстраняется, но не отпускает меня.

— Ты никуда не поедешь, пока не поешь, — говорит она. — Имельда!

Она выходит, оставив меня наедине с Робертом. Из всех людей в этом доме именно в его присутствии я испытываю наибольшую неловкость. Я не могу сказать, что он был груб или недоброжелателен. Он предоставил свой дом в мое распоряжение и каждый раз, когда я спускаюсь к ужину, из кожи вон лезет, чтобы сделать комплимент относительно моей внешности. Проблема, видимо, во мне, а не в нем. Наверное, я не умею прощать. Во всяком случае, так быстро.

Роберт складывает утреннюю газету и жестом приглашает меня присесть рядом.

— Как звали лошадь, у которой были колики? — ни с того ни с сего спрашивает он.

— Донегол, — отвечаю я, разглаживая салфетку на коленях. — Но с ним уже все хорошо. По крайней мере, было хорошо, когда я уезжала.

— М-м-м… — кивает Роберт. — Просто невероятно, как быстро они выздоравливают.

Я приподнимаю брови. Мне становится ясно, куда он клонит.

— Иногда они умирают, — напоминаю я ему.

— Ну да, конечно, — соглашается Роберт, намазывая булочку плавленым сыром. — Но самые крепкие всегда выздоравливают.

— Хочется на это надеяться, — говорю я.