Я прочитала множество журнальных статей, в которых рассказывалось о работающих матерях, терзающихся чувством вины из-за того, что они на кого-то оставили своих детей. Я приучила себя читать эти статьи и говорить себе: «Видишь, как тебе повезло?» Но меня все равно продолжало грызть нечто, о чем я запрещала себе даже думать . Мой ребенок всегда был рядом , однако сама я хотела быть где угодно, но только не с ним. И осознание этого захлестывало меня с головой, обрекая на неизбывное чувство вины, от которого мне некуда было спрятаться.
Я увидела, что в конюшне вспыхнул свет, и внезапно поняла, почему моя мама ушла из дома.
Я поднялась наверх и разделась. Почистив зубы, я забралась в ванну и открыла кран с горячей водой. Благодаря верховой езде я узнала о таких мышцах в своем теле, существование которых прежде было для меня тайной. Вздохнув от наслаждения, я откинула голову на край ванны и попыталась отогнать мысли о матери.
Вместо этого я представила себе Макса, которому на следующий день должно было исполниться ровно три с половиной месяца. Я попробовала вспомнить, какие вехи взросления он должен сейчас проходить, но на ум не шло ничего, кроме способности есть твердую пищу. Интересно, как он относится к бананам, яблочному пюре или протертому гороху? Я представила, как он выталкивает языком этот неизвестный предмет — ложку.
Когда я открыла глаза, возле ванны стояла мама, успевшая переодеться в желтый халат. Я попыталась закрыться руками и скрестить ноги, но ванна была слишком мала. Я залилась краской смущения, поднявшейся по животу и груди к щекам и лбу.
— Не смущайся, — сказала мама. — Ты очень красивая.
Я резко встала и, схватив полотенце, выскочила из ванны, залив пол водой.
— Я так не думаю, — пробормотала я, после чего распахнула дверь и бросилась в свою розовую комнату, укрывшись от глаз матери за клубами выскользнувшего вслед за мной пара.
***
Я уже проснулась, но мой мозг еще был затуманен обрывками сна, и я подумала, что они опять взялись за старое. Воображение с удивительной точностью воспроизвело голоса моих родителей. Они нападали друг на друга, сходились в ближнем бою и снова отступали.
Это не было ссорой. Они никогда по-настоящему не ссорились. Причиной этих стычек обычно становились сущие пустяки: подгоревшее суфле, проповедь священника, опоздание отца к ужину. Эти полуссоры обычно затевала мама, а гасил отец. Он никогда не принимал вызов. Он стоически переносил ее крики и обвинения, неизменно оканчивающиеся слезами, которые ласковые слова отца накрывали, как мягкое одеяло.
Меня это не пугало. Я лежала в постели и прислушивалась к диалогу, который повторялся так часто, что я уже выучила его наизусть. Бах! Это мама хлопнула дверью спальни. Спустя несколько мгновений дверь снова откроется — отец тоже поднимется наверх. После того как мама уехала, я часто лежала в постели и вспоминала эти жаркие споры, снабжая текст картинкой, которой ни разу не видела, и представляя своих родителей актерами в черно-белом фильме. Вот они стоят, отвернувшись друг от друга. Мама расчесывает волосы, а папа расстегивает рубашку.
— Ты не понимаешь! — истерически восклицает мама.
Она всегда произносит одни и те же слова.
— Я не могу со всем справляться одна. Ты заставляешь меня делать все на свете.
— Тс-с-с, Мэй, — шепчет отец. — Ты все принимаешь так близко к сердцу. — Тут я представляла себе, что он оборачивается к ней и хватает ее за плечи, как Богарт в «Касабланке». — Никто не заставляет тебя делать все на свете.
— Нет, заставляет! — взвизгивает мама и начинает быстро ходить по комнате. Ее мелкие и частые шаги напоминают мне дождь. — У меня все валится из рук, Патрик. Я устала. Я смертельно устала. Господи, я всего лишь хочу… Я хочу…
— Чего ты хочешь, a mhuirnan ?
— Я не знаю, — отвечает мама. — Если бы я знала, меня бы здесь не было.
В этом месте она всегда начинала плакать, и через стену до меня доносились странные звуки: легкие, как касание крыла бабочки, поцелуи, шорох ладоней отца, скользящих по маминой коже, наэлектризованная тишина, являющаяся, как я поняла позже, звуком любви.
Иногда случались вариации. К примеру, один раз мама умоляла отца посадить ее в пирогу и увезти на Фиджи. В другой раз она бросилась на отца и исцарапала его ногтями, вынудив спать на диване в гостиной. Однажды она заявила, что продолжает верить в то, что мир плоский, потому что она висит на краю.
Читать дальше