Джоди Пиколт - Забрать любовь

— У всех есть мать, — отозвалась Фэй. — Другого способа появляться на свет еще не придумали.

— Мать бросила их с отцом, когда ей было пять лет. Насколько я понял, она пытается ее разыскать. Она уверена, что это поможет найти ответы на все вопросы.

Фэй подтянула к себе сына и застегнула бретели на его комбинезоне.

— О господи, ответы! Нет никаких ответов. Видели бы вы меня, когда ему было три месяца, — беззаботно сказала она. — От меня разбежались все подруги, а семейный врач чуть было не объявил меня умершей.

Никки с шумом втянула воздух и уставилась на Николаса блестящими от жалости глазами.

— И все-таки, как можно оставить своего ребенка ? — прошептала она.

Николас физически ощутил сгустившуюся тишину. Он не хотел, чтобы они так на него смотрели. Он не хотел, чтобы они его жалели. Он взглянул на играющих в песочнице детей. Ну почему никто не плачет? Это бы их отвлекло. Но даже Макс хранил молчание.

Джуди села на скамейку рядом с Николасом. Она взяла его за руку и поднесла его пальцы к губам малыша.

— Кажется, я поняла, что превратило его в маленького монстра, — улыбнулась она. — Пощупайте сами. — Она прижала палец Николаса к нижней десне Макса, и в его кожу впился острый белый треугольник.

Фэй и Никки тоже обрадовались возможности сменить тему.

— Зуб! — воскликнула Фэй так радостно, как будто Макса только что приняли в Гарвард, а Никки добавила: — Если не ошибаюсь, ему совсем недавно исполнилось три месяца? Это очень рано для зубов. Он спешит вырасти. Готова поспорить, что он и ползать начнет рано.

Николас перевел взгляд на пушистую корону черных волос на макушке сына. Он прижал десну сильнее, побуждая Макса укусить его своим новехоньким зубом. Он поднял лицо к безоблачному синему небу и позволил женщинам потрогать десны Макса. «Пейдж хотела бы быть сейчас с нами», — вдруг подумалось ему. Но вслед за этой мыслью его охватил безудержный, как лесной пожар, гнев. Пейдж должна хотеть быть с нами .

Хотя я никогда не была в Ирландии, слушая рассказы отца, я представляла себе ее именно такой. Мягкие очертания изумрудно-зеленых холмов, огороженные массивными каменными стенами фермы на их склонах, густая и мягкая, как плюшевый ковер, трава. Я несколько раз останавливала машину, чтобы напиться из ручьев с неправдоподобно чистой и холодной водой. В журчании водоворотов и каскадов мне слышался своеобразный говор отца. И мне никак не удавалось до конца осознать иронию того, что произошло: мама скрылась в глубинке Северной Каролины, в местах, которые отец полюбил бы всей душой.

Окружающие меня холмы казались совершенно девственными. Единственным признаком цивилизации была дорога, по которой я ехала, но за три часа моего путешествия по этому штату я еще не встретила ни единой машины. Я опустила все окна и полной грудью вдыхала врывающийся в салон автомобиля воздух. Он был гораздо более свежим, чем воздух Чикаго, и дышалось мне легче, чем в Кембридже. Мне казалось, я пью эти бескрайние просторы. Здесь и впрямь совсем нетрудно было затеряться.

С тех пор как я выехала из Чикаго, я думала только о маме. Я перебрала все свои воспоминания и каждое из них попыталась остановить и рассмотреть со всех сторон в попытке найти нечто, чего не заметила раньше. Что мне вспомнить не удавалось, так это ее лицо. Оно как будто пряталось в густой тени.

Отец сказал, что я очень на нее похожа, но ее он последний раз видел двадцать лет назад, а со времени нашего с ним расставания прошло восемь, поэтому он мог и ошибаться. По ее одежде я поняла, что она была выше и тоньше меня. От Эдди Савоя я узнала о том, как она провела последние двадцать лет жизни. И все же я сомневалась, что мне удалось бы узнать ее в толпе.

По мере того как я приближалась к цели, воспоминаний становилось все больше. Я вспомнила, как она пыталась опередить саму себя и в воскресенье вечером готовила для меня ланчи на всю неделю. Потом она заворачивала их и складывала в морозилку. В результате мне всегда приходилось есть не до конца размороженную колбасу, индейку или тунца. Я вспомнила, что, когда мне было четыре года, я заболела свинкой, которая почему-то проявилась только справа. Так вот, мама скармливала мне только полбаночки «Джелло» и заставляла только полдня лежать в постели, мотивируя это тем, что я наполовину здорова. Я вспомнила серый мартовский день, когда мы обе приуныли от слякоти и холода. Мама испекла шоколадный торт и сделала блестящие колпаки из фольги, и мы вдвоем отпраздновали «Неизвестно чей день рождения». Я вспомнила, как она попала в автомобильную аварию. Проснувшись в полночь, я спустилась вниз и увидела, что в доме полно полиции, а мама лежит на диване с заплывшим глазом и рассеченной губой. Увидев меня, она протянула ко мне руки. Потом я вспомнила Пепельную среду незадолго до ее исчезновения. В этот день детский сад работал только до обеда, и у мамы был выбор — найти для меня бебиситтера или отправить к соседям. Вместо этого она решила, что мы с ней встретимся, вместе пообедаем, а потом пойдем на вечернюю службу. За ужином она объявила отцу, что считает меня достаточно взрослой и умной для того, чтобы самостоятельно ездить на автобусе. Отец молча смотрел на нее, не веря своим ушам. В конце концов он схватил ее за руку и изо всех сил прижал ее ладонь к столу, как будто боль могла заставить ее одуматься.