Марк Дюген - Счастлив как бог во Франции

Зал постепенно заполнялся. Офицеры и люди в штатском занимали свободные столики. Курили и пили, не заботясь об оплате. Было видно, что они принадлежали к братству, и оно было гораздо важнее, чем воинские звания. Несколько позже в баре появился офицер в форме СС. Он резко выделялся на фоне окутанных табачным дымом подвыпивших подводников лакированными сапогами и твердым стоячим воротником, поддерживавшим голову в таком положении, словно его шея была в гипсе. Холодным взглядом он окинул зал, заметил столик Динозавра и направился к нему. Приблизившись, щелкнул каблуками; фуражку он держал на согнутой в локте руке. Затем наклонился и что-то прошептал Динозавру на ухо. Тот выслушал, даже не повернув головы к говорившему. Его товарищи за столиком делали вид, что ничего не замечают, хотя было понятно, что эсэсовец их сильно раздражает.

Я как раз проходил мимо их столика, когда Динозавр что-то тихо сказал офицеру СС, а потом громко произнес для всех окружающих:

— Когда тебе придется встретить маленького усатого австрийца, скажи ему, что если он не хочет проиграть войну, пусть лучше ни во что не встревает. И, конечно, идущие на смерть приветствуют его.

Окружающие дружно рассмеялись, и танец бокалов возобновился, даже не подождав, пока уйдет эсэсовец. Мне стало ясно, что Динозавр ничего не боится. Это был прекрасный пример мужественного человека, который сознает, что он незаменим и, к тому же, уверен в своей близкой смерти. Он понимал, что без него Германия может проиграть войну на море. Уверенность в ожидающей его смерти основывалась на ясном понимании того, что частые потери немецких подводных лодок делали его выживание невозможным. Я почувствовал уважение к этому человеку и едва ли не восхищение. Действительно, он был достоин восхищения за смелость, с которой бросал вызов власти нацистов, пусть и под прикрытием опьянения. К тому же, через несколько дней он уходил в море в железной коробке, которая должна была рано или поздно стать его гробом. Он знал, что на протяжении нескольких недель ему предстоит охотиться на грузовые суда, сея смерть среди моряков, отнюдь не всегда военных, которых он сможет увидеть только в виде едва различимых фигурок с помощью выставленного на поверхность перископа.

Эсэсовцы ненавидели его и других старых моряков за неспособность понять, какую великую выгоду им и какую пользу Германии может принести их рабская покорность.

Я и мои товарищи находились здесь, чтобы убивать этих разочаровавшихся в жизни людей с бледными лицами из-за недель, проведенных без солнца, в бедной кислородом атмосфере. Получив информацию как от нашей сети, так и от других агентов, английские морские охотники должны были перехватывать немецкие субмарины или сразу на выходе из рейда, когда они передвигались в надводном положении, или немного позже, когда погружались на перископную глубину. Затем они уходили на глубину и становились недоступными как для бомбежки с воздуха, так и для кораблей. Но тогда нужно было бояться глубинной бомбы, которая вспарывает корпус подлодки, словно нож консервную банку. В этом случае агония несчастных может продолжаться часами вплоть до того состояния, когда человек уже перестает что-либо соображать. Случалась и почти мгновенная смерть, когда вражеский эсминец атаковал и разрезал подводную лодку на две части, как какую-нибудь примитивную рыбацкую посудину.

У подводника, обосновавшегося возле стойки, был взгляд человека, не раз смотревшего в глаза смерти при экстренном погружении. В этом взгляде навсегда запечатлелся инстинктивный ужас перед морской бездной. Позднее я узнал, что это старший механик, что его зовут Вольфганг и что он считается лучшим механиком подводных лодок не только на этой базе, но и во всем германском флоте. Этот человек мог отремонтировать дизель в любом состоянии и на любой глубине. Товарищи высоко ценили его и старались сберечь любой ценой, насколько это было возможно. С его появлением бар наполнялся едким запахом машинного масла. Он казался немного смешным с его редкими желтыми зубами и голубыми глазами под кустистыми бровями, похожими на китайские шапочки. Сидя в одиночестве и осушая одну кружку пива за другой, он отвечал обращавшимся к нему товарищам ворчанием пещерного человека.

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что в небольшом коллективе подводников существуют свои законы, что его члены живут в небольшом замкнутом мирке, далеком от остальной воюющей Германии и ее солдат на суше, умирающих самым примитивным образом. У этих подводных солдат, прекрасно представляющих, что их шансы на выживание сокращаются с каждым днем, в глазах постоянно читалась покорность судьбе, словно у гладиаторов, которых ждет неизбежная и скорая смерть. Сегодня я не могу не признать, что отношения Динозавра с подчиненными были преисполнены человечности. Ни у одного из моряков не ощущалось ни малейшей неприязни к нему. Все они просто выполняли свой долг, стараясь при этом как можно дольше оставаться в живых. Несомненно, Динозавр прекрасно понимал, что он обязан жизнью не столько самому себе, сколько всему его экипажу. У него была своеобразная привычка проявлять благодарность к подчиненным и ободрять их, похлопывая тыльной стороной ладони по животу. Он неплохо говорил по-французски со слабым гортанным акцентом. И сам Динозавр, и его лейтенанты очень скоро стали относиться ко мне с явной симпатией. Вероятно, это было связано с тем, что я с самого начала не проявлял к ним навязчивого дружелюбия, в отличие от управляющего с его неприятной услужливостью. Разумеется, они никогда не приглашали меня к своему столу, но нередко то один, то другой из них подходил к стойке и, облокотившись на нее, долго и с удовольствием болтал со мной. Все они много говорили обо всем, причем, иногда весьма откровенно. Но никогда не касались темы страха перед смертью. Все очень беспокоились о будущем своих семей в далекой Германии на побережье Балтики, откуда большинство из них было родом. Часто рассказывали о своих близких, показывали их фотографии, что всегда были при них. Как правило, эти черно-белые снимки были сильно замусолены. Динозавр редко бывал откровенным, болтливость не относилась к чертам его характера. Гораздо больше он умел выразить не словами, а взглядом, точно так же, как его главный механик Вольфганг. Между этими двумя существовало такое взаимопонимание, такое согласие, которого я никогда раньше не встречал. И когда Вольфганг, мертвецки пьяный, отключался в полночь, Динозавр обеспечивал его доставку в казармы так заботливо, словно это был его брат, и я никогда не слышал, чтобы на следующий день он упрекал своего товарища. Эти двое знали, что друг без друга они не жильцы на этом свете и от их выживания зависят еще и жизни доброй сотни членов их команды. Первым помощником у Динозавра был офицер, недавно назначенный на его подлодку. Его предшественник потерял рассудок, когда на подлодку посыпались глубинные бомбы. Пришлось держать связанным до возвращения на базу. Потом его отправили в Германию, в один из домов для умалишенных.