Катрин Панокль - Мы еще потанцуем

Люсиль Дюдеван была гордостью дома; все относились к ней с почтением, восхищением и любопытством. Но не с любовью: в отношениях с людьми она всегда держала дистанцию, не допуская ни фамильярности, ни бурных проявлений чувств. Люсиль умела подчеркнуть свою необычность и делала это тонко и ненавязчиво. В лицее все было точно так же. Стоило ей войти в класс в своем кремовом кашемировом кардигане, в клетчатой юбочке-килте, откинуть длинную светлую прядь и выложить на парту безукоризненные тетрадки, как поведение мальчиков и девочек неуловимо менялось. Она никогда не следовала моде, восхитительно старомодный стиль сразу выделял ее из толпы. В ее присутствии девочки тушевались, а мальчики гордо расправляли плечи; потом снова поднимался шум и гам, но Люсиль уже произвела нужный эффект.

Она бдительно следила, чтобы никто не посмел оспаривать ее верховную власть. Если в классе появлялась миловидная или чем-то интересная новенькая, она сразу же воспринимала ее как соперницу и старалась устранить. На несколько дней Люсиль спускалась со своей башни из слоновой кости, становилась дружелюбной, просила дать ей тетрадку с сочинениями или учебник, хвалила прическу Такой-то или платье Сякой-то, одалживала всем свою ручку «Монблан», делала новую ученицу своей наперсницей и поверяла ей тщательно отработанные откровения. Таким образом она вновь оказывалась в центре общего внимания и постепенно вытесняла непрошеную гостью на периферию, из «потенциальных лидеров» — в разряд «сносных», то есть вассалов. Устранив опасность, Люсиль вновь запиралась в своей башне, куда получали доступ лишь избранные.

Никто не мог устоять перед Люсиль Дюдеван. Почти никто…

Аньес сжалась в комок, сунула кулаки в карманы. Она слушает. Время от времени, вытягивая шею… о, всего лишь подвинувшись на несколько сантиметров к дверному проему, она уже видит ноги Люсиль, расхаживающей по мастерской, и фигуру Рафы, который сидит на полу в той же позе, раскачиваясь под звуки голоса Люсиль, видит его пальцы, теребящие прядь волос, слышит щелчки его зажигалки.

Каблуки Люсиль цокают по полу. Аньес видны только ее изящные ножки, они выстукивают требовательную дробь, то резко разворачиваются, то снова шагают.

— И я была там, у Клары, — чеканит Люсиль, — с этой плаксой Аньес, которая разнюнилась, потому что пишет в какую-то тетрадочку и слышит голоса…

— Не смей плохо говорить об Аньес! Она самая чистая из нас всех! Самая нежная, самая благородная… Если бы мне пришлось выбирать себе сестренку, выбрал бы ее… Ты ей в подметки не годишься. И я, кстати, тоже.

— И я подумала, что надо поговорить с Кларой… Рассказать о том, что между нами происходит… Не могу больше лгать! Не могу больше, мне больно, когда я вижу ТВОЮ рубашку на ЕЕ плечах!

— Оставь Клару в покое! — кричит Рафа, резко вытягивая ноги. Он упирается пятками в пол. Он вне себя.

— А я хочу, чтобы она знала! Чтобы знала, с каких пор ты меня трахаешь!

Он морщится, поднимает лицо.

— Люсиль, в твоих устах грубые слова звучат фальшиво!

Он достает из кармана рубашки сигарету, закуривает.

Аньес кажется, что Рафа устал повторять одно и то же, но Люсиль упрямится, бьется, как зверь в западне.

— В моих устах, по-твоему, все фальшиво звучит! Ты никогда мне не веришь! Не хочешь верить…

— Я не хочу, чтобы ты трогала Клару, — обрывает ее он. — Это ясно, нет?

— Больно легко хочешь отделаться! Тогда попробуй объяснить ей, почему ты спал со мной, именно со мной, хотя любишь, конечно же, ее!

— Она поймет. Она все понимает…

— Не уверена…

Она права, думает Рафа. Клара не вынесет этого. Он не все сказал ей тогда. Не хватило смелости выложить все одним махом. Он вел себя как эгоист, думал в первую очередь о собственном страхе. А остальное — что ж, можно ведь не вдаваться в подробности… Только это не подробность! Всякие там незнакомки и Дорогуша — на них ей плевать, но вот Люсиль… Клара ему не простит. К тому же не только она одна… Еще Аньес… Аньес ничего не скажет. А Люсиль, к счастью, не в курсе.

— Она плохо поступила с тобой…

— Она меня предала, верно, но это сильнее меня…

Он улыбается, точно извиняясь. Люсиль замечает эту улыбку, и ее ноги вновь принимаются бешено кружить по комнате.

— Это уже не любовь, это наваждение…

— Не вижу разницы…

Он царапает присохшую краску на джинсах, пытается отколупнуть синие, желтые, черные, красные корочки. Краска забивается под ноготь, он выковыривает грязный жгутик указательным пальцем и швыряет на пол.