Татьяна Щербина - Крокозябры (сборник)

У мамы был свой «тип мужчин», из которого ДС выпадал. Сдается мне, что он играл роль недостающего звена в жизни моей мамы, наставника, старейшины рода, того, кто любит бескорыстно, не требуя взаимности, потому что старейшина и ребенок существуют в разных плоскостях, вернее, пространство-временах. Я думаю, что ДС был похож на маминого деда, Валериана Павловича, что он был его ожившей фотографией. Мама пережила ДС всего на год, будучи моложе его на целых двадцать три.

Вихрь двадцатых годов утихал, но завершение победы, которого так ждала Виля, не наступало. Еще был жив брат, родители были вместе, все хорошо устроены, и колченогая нянька Катя управлялась с сыном так, что Виле и хлопот никаких не оставалось. Нянька к тому же пироги пекла, готовила всякие вкусности, говорила, что в детстве на кухне у графьев работала, там и насмотрелась, как что делается. Неграмотная была и отчего-то грамоте учиться не захотела, как ее Виля ни уговаривала. «Грамота господам нужна, а нам на что?» — отнекивалась Катя, и все лекции Вили о том, что больше нет слуг и господ, что все равны, проходили даром. Главное, Виля сама в этих спорах с нянькой теряла уверенность в своей правоте. «А я что ж, не прислуга?» — весело улыбалась Катя, и убедить ее в том, что она не прислуга, а домашняя работница, что совсем не одно и то же, было невозможно.

Катю Виля нашла на Волге. По Катиным рассказам выходило, что мать решила ее утопить из-за того, что одна нога короче другой, такую ведь замуж не выдашь? Значит, лучше не жить, не страдать. Бросила ее в реку, а там доска болталась, так Катя и выплыла, по ее словам, прямо у имения графьев Шереметевых. «Где имение, а где наводнение», — подумала про себя Виола, слушая няньку, Катины байки казались ей полной околесицей. Катя особенно упирала на то, что из ветхой лачуги попала в богатый дворец, с ангелами на потолке, и вместо злой матери оказалась в компании важных людей. И что не было бы ей счастья, да несчастье помогло. «Что за народ, — думала Виля, — для них угнетатели — важные люди, а „богатый“ и „хороший“ — синонимы». Спустя полжизни, став уже Екатериной Семеновной, нянька сменила свой лексикон и выражалась так: «центрально» (эпитет одобрения — какого-нибудь платья или диковинного приобретения под названием телевизор) — «нецентрально» (значит, так себе). Этот вывод она сделала из окружавшей ее речи: все самое главное было сосредоточено в центральном комитете, центральном архиве или на центральном рынке. Катя раздражала Вилю своими глупостями, но это не помешало веселой няньке остаться со строгой хозяйкой до конца Виолиной жизни.

Виля ходила на Воздвиженку с удовольствием, заглядывая к родителям на Грановского. Поначалу женотделом заведовала Коллонтай, были в руководстве Стасова, Арманд, Мария Ильинична Ульянова — великие и знаменитые, наконец Виола попала именно в то женское общество, о котором мечтала. Но постепенно делегатки и коллеги-инструкторы стали превращаться в сплетниц, интриганок и идиоток. Вернее, это не они превращались, а Виола перестала ждать от них чудес эмансипации, новая начальница, не чета Коллонтай, только потворствовала бабству. Да и наскучило Виле повторять как попугай одни и те же тирады, и она маялась. В январе 1924 года умер Ленин, на Виолу это произвело такое впечатление, что она заболела и оставила работу. Диагноз был пугающим — эпилепсия, неизлечимый недуг.

Может, у кого эпилепсия — это постоянные неконтролируемые припадки с пеной изо рта и потерей сознания, кому-то даже льстит этот редкий недуг — «болезнь гениев» все же. Но надо знать Виолу. Даром, что ли, она с отрочества верила во всесилие воли и тренировала ее, как мышцу, эта мышца находилась в голове.

Говорят, можно предугадать, какой психической болезнью заболеет тот или иной человек, если, не дай бог, заболеет. Есть шизоидный тип, параноидальный, а есть эпилептоидный: это очень аккуратные люди, их бумаги всегда систематизированы, лежат ровными стопочками, нигде ни пылинки, вещи разложены в шкафах по полочкам, каждая на своем месте. Конечно, это Виола. Бардак (шизоидный рай) для нее мучителен, в нем она теряет контроль над собой, вернее, боится потерять. Может, бардак прошедших семи лет, в котором она стремилась вычленить порядок и наращивать его, заявил о себе, как об окончательной и бесповоротной норме жизни? Умер Ленин, может, и сказке конец? Он не столько рулил, сколько был магической властью. «Именем революции откройте», — и открывают. Что теперь, смута? Преемников у Ленина не меньше пяти. И главное, воздух, деревья, дома, все пространство стало другим. Растерянным, оставленным, оскалившимся. Вот и припадки, самоотключения перегруженной головы. Виля приняла решение отправиться на Волгу, Киров дал наводку: в Астраханской области есть работа, черная икра, деревня, успокаивающее течение реки. Да и вообще покой, народ в русских селениях дремотный.