Татьяна Щербина - Крокозябры (сборник)

Илья пропадает в партархиве, разбирает пролеткультовские и РАППовские документы, его уже подпустили к ленинским, он делится с Вилей своими находками, но это по выходным, в будни работает как проклятый (почему говорят: как проклятый, будто работа — проклятие?), Виля тоже так хочет. Ее повышают, она уже секретарь Фрунзенского райкома, ее избирают членом пленума Московского комитета, хозяйство — на возвращенной в семью няньке Кате.

Три лета подряд они с Илькой ездили отдыхать. Сначала в Мисхор (разве мог до революции простой человек мечтать о таком санатории! — доволен Илья), в прошлом году в новый санаторий поехали, только что отстроенный, с колоннами, наподобие старинных особняков, в Курской области. Санаторий имени Ленина. Виля еще не раз о нем вспомнит. Теперь с разъездами покончено: Маша серьезно больна, с самого начала 1939 года прикована к постели. Если б не Андрей, бедняжке не с кем было бы поиграть. Он с ней возится все время, у них любовь, как когда-то у Вили с братом. А паршивые родители приходят с работы, когда девочка уже спит. Не заметили, как Андрюша закончил школу, поступил в студию Грекова, будет военным художником.

— Почему военным, Андрюшенька?

— Мировая война началась.

— Ну, — качает головой Виола, — Гитлер на Польшу напал, всего-то. А мы с Германией подписали пакт о ненападении.

— Почему же, по-твоему, создали военную студию? И педагоги у нас лучшие, сам Соколов-Скаля. Вот увидишь, мир перевернется.

— Ох, сынок! — вздыхает Виля, — я мировую войну пережила, в Гражданской участвовала, ничего в этом нет романтического, поверь. Не надо желать войны.

Впрочем, в марте (а теперь шел сентябрь 1939 года), на XVIII съезде партии, куда Виолу пригласили, хоть и с совещательным голосом, но она почувствовала некоторое удовлетворение, признание, что ли, — так вот на съезде мировую войну жарко обсуждали в буфете. Что в связи с кризисом капитализма варианта два: либо мировая революция, либо мировая война. «Война, переходящая в революцию, вот что нам надо!» — горячился кто-то, на него махали руками. Виля задумалась было, вспомнив, что революции предшествовала война, но тут к ней подошел старик, некогда друг отца, и, жестом отрезав все приветствия, открыл перед ее лицом блокнотик. На ухо прошептал, что это письмо приговоренного к вышке Бухарина:

Ко всем членам партии обращаюсь! В эти, может быть, последние дни моей жизни я уверен, что фильтр истории рано или поздно неизбежно смоет грязь с моей головы. Никогда в жизни я не был предателем, за жизнь Ленина без колебаний я заплатил бы собственной, любил Кирова, ничего не затевал против Сталина. Прошу новое, молодое и честное поколение руководителей партии зачитать мое письмо на пленуме партии, оправдать и восстановить меня в партии. Знайте, товарищи, что на том знамени, которое вы понесете победным шествием к коммунизму, есть и моя капля крови.

Виолу проняло до слез. Когда она подняла глаза и хотела спросить у старика, будут ли письмо зачитывать на заседании, его уже не было. Зазвенел звонок, толпа устремилась в зал. Она думала, сейчас Бухарина будут обсуждать, вступятся за него, тут и друзей его сколько в зале, но происходило нечто иное. Выступил Хрущев:

Каждый большевик, каждый рабочий, каждый гражданин нашей страны отдает себе ясный отчет в том, что успешным и победоносным разгромом фашистских агентов — всех этих презренных троцкистов, бухаринцев и буржуазных националистов, мы, прежде всего, обязаны лично нашему вождю, нашему великому Сталину.

Зал разразился овациями. Потом перешли к писателям. Виола была далека от этого, но фамилии слышала, кое-что читала. Итог подводил Михаил Шолохов:

Мы избавились от шпионов, фашистских разведчиков, врагов всех мастей и расцветок, но вся эта мразь, все они по существу не были ни людьми, ни писателями в подлинном смысле этого слова. Это были, попросту, паразиты, присосавшиеся к живому, полнокровному организму советской литературы. Ясно, что, очистившись, наша писательская организация только выиграла от этого… Мы мысленно благодарим того, кто дал нам возможность приникнуть к живому роднику богатейшей многонациональной поэзии, — все мы благодарим Сталина.

На съезде было две тысячи делегатов, представлявших полтора миллиона членов партии. Не может быть, чтоб все они ошибались. Весь зал скандировал стоя: «Да здравствует великий Сталин!», «Товарищу Сталину — ура!». Диверсия против СССР, судя по всему, готовилась основательно. Возможно, Андрей прав, будет мировая война, иначе на кой черт столько шпионов.