Давид Фонкинос - Наши расставания

Утром следующего дня я позвонил Алисе. Я торопился увидеться с ней за обедом и сказать, что теперь я свободен. И пусть это ничего не изменило бы в наших отношениях, но все же мне хотелось знать, каковы ее намерения. Последует ли она моему примеру? Скажу сразу: никаких многочасовых объяснений между нами не было. Все произошло ужасающе просто. Едва присев на стул напротив меня, она сказала, что не оставит мужа.

Не хочу анализировать ее решение. Так же, как не хочу думать, что на ее выбор хоть сколько-нибудь повлияло наше прошлое. Мне казалось, что все дело в воспитании. Нельзя разводиться, если у тебя ребенок, которому нет еще и десяти лет. Алиса всегда отличалась непреклонностью, и я почувствовал, что она не отступит от своих принципов. Однако я заблуждался, полагая, что это единственная причина. Несколько дней назад у нее состоялся долгий разговор с мужем. Она во всем ему призналась. Он подошел и обнял ее.

— Я знаю, — сказал он. — Я все знаю.

Алиса взглянула ему в глаза и только тут поняла, как он страдал все это время. Вот из-за этого молчания, которое служило лучшим доказательством любви, она и решила остаться с ним. С этим молчанием они и будут жить дальше.

Значит, нашим свиданиям конец. Мы встретились за обедом, но есть не могли — ни она, ни я. Могли только пить, что и делали. Мы здорово надрались. Наше последнее свидание шаталось и спотыкалось. Мы вышли из ресторана, и я предложил съездить на Лизину могилу. Обойти в последний раз все памятные места. А потом мы расстанемся. Когда мы добрались до кладбища, Алиса захотела выпить еще, для храбрости. Неподалеку располагался бар со зловещим названием «Конечная остановка». Должно быть, владелец был склонен к черному юмору. Мы зашли и уселись среди безутешных посетителей. Выглядело это довольно жутко. И почему мы должны прощаться в такой кошмарной обстановке? Не помню, на кого первого из нас двоих напал приступ смеха, но сдержаться мы просто не могли.

Мы выскочили из бара, сгибаясь от хохота. Кладбищенский сторож призвал нас вести себя чуточку серьезней. Мы шли по тропинке, когда меня вдруг осенило:

— Слушай, а почему бы нам не купить себе тут местечко?

— Могилу, что ли?

— Ну да. В жизни нам никак не удается соединиться. Так хотя бы вечность проведем рядом.

— Почему бы и нет?

— Кстати, это было бы очень практично.

— Как это?

— Ну, разве ты не заметила? В отелях за одиночный номер всегда берут доплату. Так что двухместная могила точно обойдется дешевле.

— А ведь и правда. Тем более что вечность — это надолго. Так что сэкономим кучу денег. Молодец Фриц! Твое здоровье!

Мы прихватили с собой бутылочку шампанского, чтобы распить ее с Лизой. Так мы и поступили. Поставили на могилу стакан и, вместо того чтобы поливать цветы, плеснули немножко шампанского на надгробную плиту. Алиса смеялась. Алиса плакала. Я смеялся. Я плакал. Настоящее подходило к концу, и мы, не щадя себя, изображали веселье, которого не было. Я вдруг увидел, какой это все несусветный абсурд. Если есть на свете место, где ясно как дважды два, что жизнь коротка, так это кладбище. Глупо как! Я схватил Алису за руку и крепко сжал:

— Мы должны остаться вместе. Мы — «Битлз».

— Так они-то как раз и расстались.

— Да, но сколько горя это принесло фанатам! Мы должны остаться вместе ради наших фанатов. Мы с тобой — Алиса и Фриц. Это ведь тебе не абы что. У нас одинаковые зубы. И мы умеем смеяться как никто.

— Да, но это невозможно.

— А если я очень-очень попрошу? Если я сейчас бухнусь тебе в ноги и стану умолять, чтобы ты осталась со мной?

— Хватит, Фриц. Ты пьяный. И я пьяная.

Мы и в самом деле набрались под завязку. Но нам не нужна была ясность мысли. Нам нужно было эмигрировать в пространство тумана.

Выпитое давало себя знать. Алиса ползла по тропинкам кладбища на четвереньках, а я, как ни старался, не мог ее догнать. Зато я уткнулся носом в могилу художника Бернара Рекишо. Странно было, что его имя оказалось перед глазами в этот самый миг. Я часто думал о его жизни, самоубийстве и творчестве, и вот сейчас он как будто смотрел на то, что со мной происходит. Словно загубленное будущее провожало меня взглядом. Я слышал, что Алиса зовет меня, и пытался до нее дотянуться. Мне открывался восхитительный вид на ее попу, а я думал, что больше мне никогда уже ее не гладить. Я полз за ней, и в мозгу мелькали многочисленные эротические картины наших свиданий. Так перед умирающим мысленно проносятся эпизоды утекающей жизни. Алиса пронзала мое сознание во всех позах, святая и необузданная, и я понимал, что ее сексуальность меня прикончит.