…Затем она протягивает руку Светлане, подчеркнуто-приветливо выговаривает:
— Оксана Петровна.
А Краюхин видит глаза сына, умоляющие и взрывные, угадывает, и, когда из уст Светланы что-то шелестнуло, похожее на ее имя, он бодренько добавляет:
— Жена Димыча.
— Вот даже как!
Крепкотелая Оксана Петровна, полоснув мужа сталистым взором, а ведь когда-то, да хоть бы и минуту назад в спальне, он был мерцающим и серо-голубым, стала крепче, да, стала Оксана Петровна крепче, и статнее, и отточено приветливее:
— Что ж, очень приятно, очень рада, поздравляю.
И коснулась губами порозовевшей — вроде бы невесткиной уже, что ли? — щеки, взглянула вбок, на Димыча, и позволила себе прилюдно обмякнуть:
— Неожиданно всё это… Теперь так: ты, отец, займись детьми, а я на минуту займусь собой.
Краюхин подтолкнул молодых в сторону кухни — там поговорим, но Димыч двинулся и потянул за собой Светлану к детской.
— Погоди, отец, Лёха спит, наверное, но мы только глянем.
И Краюхин ушел на кухню, налил себе, наконец, долгожданного чаю, сел в креслице и стал размышлять: «И что особенного? Ну, женился парень — эка невидаль! И привёз! А как же не привезти ее домой? Как снег на голову? Так это же Димыч — чадушко-то оно родное, но чадо ещё то! И девушка, кажется, в масть, всё при ней, и по взгляду судить — не глупа, вроде бы с начинкой девочка…»
Двусмысленность слов «с начинкой» — а это могло быть и очередным звеном в его родителевых думах — он усек мгновенно, хмыкнул, укорил себя и выкрутился из неловкого мудромыслия: «А что такого? Дело житейское и молодое, раз-два и внук…»
* * *
«Внук!» Это дед Серега о Кольке. Сразу догадался. Но ведь это всё в книжке, выдумка, и я, кажется, начинаю понимать, откуда у моих предков какая-то затаенная неприязнь иногда проскальзывает к Алексей Иванычу (Алкашу). Кому понравится, если тебя выставят на обозрение с интимными подробностями жизни, хотя и под другой фамилией? Мне — нет. Другое дело, когда я сам о себе напишу правду или навру что-нибудь потехи ради, обалдеж какой-нибудь — надо же создавать ауру оригинальной личности, коль уж настоящая аура никак не проклевывается.
И всё же странное дело: когда отец с матерью или деды с бабками вспоминают, как там всё у них происходило и случалось, то вроде бы и ничего интересного, а вот прочитаешь о том же в книге и почему-то начинаешь верить, что всё было именно так и только так.
* * *
Дня три назад, когда уже начался семейный совет с родней, в основном по телефону, у меня было очередное свидание с Иркой.
Она ждала там же, где и обычно, вперилась в меня своими широко расставленными глазищами и даже ресницами не помахивает (а они у нее длинные и настоящие), замерла, словно живого Шварценеггера увидела.
Тогда я тоже вытаращил зенки и на нее уставился. Кто кого пересмотрит!
— Ну?! — не выдержала она первая.
— Неясно пока, — лениво цежу я, — предки еще не всё обсудили.
— А когда?
— Может, завтра… может, послезавтра.
— Вы там все какие-то чеканутые! — взрывается она.
— Ага… — всё так же вяло соглашаюсь я, — мы такие.
Тут она сообразила, как ей надо вести себя со мной, захлопала ресницами, обольстительно заулыбалась, губки языком облизала, нежно погладила меня по щеке:
— Вовчик, миленький, ты самый-самый… ты талантливый, ты, может быть, даже гениальный… придумай же что-нибудь…
Вот это другое дело! Понимающая девочка. И я загадочно улыбаюсь, будто уже нашел, разработал и готов решить блестящую идею, хотя на самом деле в котелке у меня полный разброд — растерянность, непонимание, надежды, тревога, ожидание и упование на чудо.
Ирка — девочка не моя, а Колькина. Он познакомил меня с ней на второй день после того, как приехал, и я вспомнил, что видел ее весной среди провожающих. Мы стали вместе (я отыскивал кого-нибудь из одноклассниц) вчетвером ходить в кино, кафе, на дискотеки, а когда им нужно было уединиться, мы с подругой валандались где-нибудь поблизости, но домой с Колькой возвращались обязательно вместе. Потому что мало ли что могло случиться, а ребрышки у него еще побаливали, хотя он и отказался уже от резинового бандажа — надоел вусмерть. В первый раз он хотел прогнать меня, когда я за ним увязался. Пришлось потолковать — он логически, я эмоционально, потом он эмоционально, а я логически. Договорились.
А, уходя в партизаны, он поручил Ирку мне. Сделали из меня информатора. Нет, лучше — посредника. Связного, на худой конец. Вот Ирка и вызывает меня на свидания дважды в день, а то и трижды, причем — когда ей заблагорассудится, по ее настроению. Я отделываюсь успокоительным бормотанием по телефону, но иной раз она так пристанет, что приходится идти. С ней, конечно, клёво где-нибудь возникнуть, особенно в кафе, братаны пялятся на нее ошалело, а я при этом могу себе позволить этакое устало-равнодушное выражение: ну и что, мол, такого, и не с такими красавицами сиживали, повиднее бывали.
Читать дальше