Оказалось — не хватило.
Дрался он с «дедами» прямо в казарме, после отбоя, все остальные смотрели и мотали на ус. После подъёма он не встал, пришлось «прапору» звонить в санчасть. Там он пролежал сутки, оттуда переправили в госпиталь. Из госпиталя он написал письмо, но совсем не похожее на прежние.
Вот тогда-то всё и началось, это уже с нашей стороны.
Прежде всего — мать. Мигом наодалживала денег, я даже удивился — куда так много (хотя это, может быть, для нашей семьи «много»), ехать-то всего полсуток. Потом только я понял, когда «старый» стал, что мать рассуждала по-матерински…
Вернулась она с Колькой.
Рассказывала, пересказывала нам и кому-нибудь из родни, на кухне за чаем или по телефону.
«…Лежит, глаза закрыты, голова до шеи вся перебинтована, а главное, уши-то, уши! Огромные такие под бинтами, неужели, думаю, так распухли или что там ещё с ними случилось… чуть не упала там, в палате, не знаю, как и добралась до постели его, теснотища, нагорожено всего, кругом ноги в гипсах висят на подставках, вонь стоит — это поначалу, быстро принюхалась… тронула за руку его чуть-чуть, сразу и глаза открыл, не спал, значит, шепчу, на уши показываю, что мол, с ними, и чувствую, вот-вот заору, прямо рыданье к горлу… а он лезет пальцами под бинты и вытаскивает… что б вы думали он вытаскивает?.. наушники вытаскивает, зараза, и ещё ухмыляется вовсю, ну, это он от радости, видно… проводок-то беленький, тонюсенький, на простынях сразу и не увидишь, а приемничек под одеялом… ладно, думаю, хоть с ушами остался… а голова, говорит, заживет, через день-два бинты снимут и, похоже, остолопом не останусь, а нагрудные бинты еще долго носить, пока ребра не срастутся… тут я, помню, заревела, что ж это, в самом-то деле, и голова, и ребра, под танк, что ли, попал,… а он опять смеется, ага, говорит, под танк, под самые гусеницы, да только они тут же и полопались, танк набок свалило и пушку согнуло, теперь платить придётся за порчу военной техники… это ж надо, поросенок какой, в первую минуту встречи, мать в слезах, а он смеётся над ней, шутить ему захотелось, видите ли… в больничном деле, врач показывал, записано, будто Колька антенну где-то наверху поправлял, не удержался и свалился, вот тебе и травмы… а мне, когда вышли погулять во двор, всю правду и рассказал… а знает ведь мой характер, такой тарарам подниму, и упросил, чтобы не лезла, пусть остается так, как записано, хрен с ними, раз им выгодно скрывать, а то увязнешь в этих расследованиях, допросах, противно всё, да и стыдно, что допустил себя до драки и остался избитым… ладно, уломал, а дальше-то как же, спрашиваю, неужели опять туда же, может, в другую часть перевестись, я бы похлопотала, пока ты тут долечиваешься… бесполезно, говорит, вот бинты с головы снимут и в нашу санчасть отправят, рёбра и там заживут… на другой только день пробилась к начальнику госпиталя, вроде и хороший человек, а только и умеет руками разводить, мол, ничего не могу сделать, не в моих силах, с генералами договаривайтесь… ага, как же, с ними договоришься… так хотя бы отпуск дайте, пусть дома долечивается… он опять руками махать: не в моих силах, не в моих силах… не начальник, а импотент какой-то… вот и психанула я по-настоящему, до самого нутра, раз уж мужики такие пошли, всё у них «не в силах», так баба-то русская не ослабела ещё, не отдам им, гадам, сына своего, так себе сама сказала, пошла по магазинам, купила ему одежку, слава Богу, тепло еще было, а и зимой случись, так и зимнее купила бы… Это уже на третий день было, бинты с головы как раз сняли, опять мы вышли погулять, да и не вернулись… затмение какое-то нашло, что ли, увезу, думаю, сына, а там уж как-нибудь разберёмся… да и ведь сам-то он развеселился, молодец, говорит, мать, умеешь делать жизнь интересной…»
* * *
Мать положила телефонную трубку, сказала недоуменно:
— Чудной какой-то… Не надо, говорит, подробностей, я всё понял, немедленно выезжаю… На чём он там выедет-то? Может, с машиной кто под руку оказался… К вечеру будет здесь, сказал.
— Будет так будет, — недовольно проворчал отец.
— Да ладно тебе, Димыч. Вдруг и он чем поможет?
— Как он поможет? Чем? В газету пойдет? Так плевать генералам на газету. Закон-то на их стороне.
— А я — мать!
Так это она сказала, что отец удивленно глянул на нее и развел руками, а я неожиданно для себя рассмеялся, то есть какое-то прямо-таки глупейшее хихиканье выскочило из моей «варежки».
Они на меня и уставились. Оба. И долго.
Читать дальше