Фрэнсис Мэйес - Под солнцем Тосканы

Хотя поездки на выходные могут быть просто бегством от себя, большинство людей едет куда-либо потому, что ищет что-то. Ищут развлечений, приключений, новых ощущений — а что потом? «Эта поездка изменила мою жизнь», — сказал племянник, побывав в Италии. Знал ли он это до своего приезда или поездка просто подтвердила ту перемену, назревание которой в себе он уже предчувствовал? Я подозреваю, что нет; он открыл эту перемену в себе в процессе путешествия. Другая моя гостья сравнивала всё, что видела — воду, архитектуру, пейзажи, вино, — с тем, что есть в её родном городе. Меня это страшно раздражало. Я хотела заткнуть ей рот, указать ей на монастырь одиннадцатого века и сказать: «Смотри». Я чувствовала, что она уедет домой, так ничего и не увидев. Вскоре она написала мне, что в тот период разводилась с мужем, с которым прожила четырнадцать лет (о чём не сказала мне ни слова, пока была тут), потому что он решил, что он — гей. Когда я стала вспоминать её поведение, я поняла, что она отчаянно искала опоры в своём доме, которого у неё уже не было. Другая гостья была одним из марафонцев, успевающих обскакать семь стран за трёхнедельный тур. Заманчиво высмеять это рвение, но мне крайне интересно, почему человек выбирает для себя столь стремительное перемещение, причём на большие расстояния. Прежде всего, это очень по-американски. Просто двигаться вперёд. Далеко и быстро. За такими поездками стоит сильный побудительный мотив «увези меня отсюда», хотя они и совершаются под лозунгом «видеть страну, чтобы знать, куда я захочу вернуться». Тут главное не цель, не место назначения; главное — всё время быть в пути, быть там, где никто тебя не знает и не понимает, наплевать на все заботы, которые тебя обременяли, приводили в истерическое состояние, как ящерицу с камнем на хвосте. Люди путешествуют по самым разным причинам и не путешествуют тоже по разным причинам. «Как я рада, что съездила в Лондон, — сказала мне подруга по колледжу. — Теперь мне больше не надо никогда туда ездить». А вот моя подруга Шарлотта проехала по всему Китаю в кузове грузовика; это был объездной маршрут, чтобы попасть в Тибет. В своём стихотворении «Слово тотемного животного» У. С. Мервин писал:

Посещение какого-либо места может стать для человека началом его путешествия в дальние уголки своей души. Какое-то «нечто» должно сделать это место вашим, то самое непередаваемое «нечто», о котором не прочитаешь ни в одной книге. Это может быть что-то очень простое: например, свет, который я замечаю на лицах трёх женщин, идущих по улице. Они освещены косыми лучами вечернего солнца. Этот свет благословляет всё, чего коснется. Я тоже хочу окунуться в него, всей кожей впитать сияние солнца.

Идеальное начало для врастания в мой новый родной город — осмотреть этрусские гробницы на равнине, над которой он расположен. Это гробницы периода с 800 до 200 годов до нашей эры возле железнодорожной станции в Камучии, а также по дороге в Фойано, где хранитель никогда не доволен чаевыми. Может, у него плохое настроение из-за суеверного страха по ночам? Его небольшой дом с посаженными на участке бобами и бегающими по двору цыплятами соседствует рядом с этой могилой, которая в лунном свете кажется удивительно первобытной. Немного выше по холму только ржавый жёлтый дорожный знак указывает на так называемую могилу Пифагора. Я подъезжаю и иду пешком вдоль ручья, пока не добираюсь до короткой аллеи, обсаженной кипарисами, — она и ведёт к гробнице. Там есть ворота. Но не похоже, чтобы кто-нибудь когда-нибудь подумал их закрыть. Гробница просто стоит на круглой каменной платформе. Ниши для вертикальных саркофагов похожи на киот, который устроен в самом начале подъездной дороги к Брамасолю. Купол частично разрушен. Я стою внутри сооружения, которое воздвигли как минимум две тысячи лет назад. Один массивный камень над дверью — идеальный полумесяц.

Как таинственны эти этруски! До того, как я стала ездить в Италию, я знала о них только то, что они жили до римлян, что их язык не поддавался расшифровке и что от их зданий остались единицы, так как они строили из дерева. Но я была неправа почти во всём. Да, обнаружено мало образцов их письменности, но многие теперь уже переведены благодаря ключевой находке — нескольким кускам льняного савана египетской мумии, которую перевезли в Загреб, в местный музей. До сих пор непонятно, почему та молодая девушка оказалась упакована в ткань этрусков, исписанную чернилами, изготовленными из сажи или угля. Возможно, этруски мигрировали в Египет после того, как их завоевали римляне в первом веке до нашей эры, а девушка на самом деле была этруской. Или те, кто её бальзамировал, схватили первое, что попалось под руку, и разорвали на полоски. На саване мумии обнаружился большой фрагмент текста на этрусском языке, и он позволил определить несколько корневых слов, хотя язык до сих пор понят не до конца. Очень плохо, что этруски оставили только записи на камне — надгробные надписи и перечни государственных событий. Подруга рассказала мне, что в прошлом году какой-то землемер раскопал бронзовую пластинку с этрусскими письменами. Полиция узнала об этом, и в тот же вечер ему позвонили; надо полагать, теперь она в руках археологов.