Фрэнсис Мэйес - Под солнцем Тосканы

В небольших лавчонках по всему городу производят окончательную, чистовую отделку мебели. Многие мастера изготавливают столы и сундуки из старого дерева. Тут нет места подделкам, нет попыток выдать вещь за античную: тут знают, что старая древесина не треснет, она поддаётся обработке воском и морилкой и будет выглядеть как надо. Мы приносим кузнецу свои инструменты для заточки, а он извиняется, что вернёт их нам только завтра. Мы видим, как сверкают лезвия мотыг, серпов и кос, стоящих у стен. Я с трудом удерживаюсь, чтобы не провести пальцем по краю.

У портного нет очков; его стежки, должно быть, проложили мыши. В его тёмной мастерской, где у окна стоит швейная машинка, а катушки выстроились на подоконнике, я вижу новый белый мотоцикл, к которому прикреплена бутылка с водой, через заднее колесо перекинуты щегольские кожаные седельные мешки. Но позже я встречаю его в городском парке, в этих седельных мешках он приносит корм для трёх бездомных кошек. Он разворачивает объедки, которых они так откровенно ждут. Кроме нас в это воскресное утро в парке никого не было, горожане занимались чем-то другим. Когда на прошлой неделе я отнесла к нему подрубить свои брюки, он показал мне фотографии, прикреплённые к стене подсобки. Вот его юная жена, с приоткрытыми губами и вьющимися волосами. Умерла. Вот его красавица мать. Тоже умерла. Его сестра. Там есть и его фотография, на ней он — молодой солдат. У него чёрные волосы, он стоит, расставив ноги и распрямив плечи. В двадцать пять лет, сразу после войны, он служил в Риме. С тех пор прошло полвека, ушли все. Он похлопывает по своему белому мотоциклу. «Я никогда не думал, что окажусь последним».

Город Кортона занимает почти семь страниц в отличном путеводителе по Северной Италии. Автор педантично направляет читателя прогуливаться по каждой улице, указывая, что там есть интересного. Также рекомендуются экскурсии по сельской местности. В путеводителе описан алтарь каждого придела в каждом соборе, идентифицированы все тёмные картины на хорах. Прочитав этот путеводитель, я была ошарашена тем, какое количество произведений искусства сосредоточено в одном небольшом городке на холме. И это только один из сотен подобных городов.

Теперь, когда я немного познакомилась с Кортоной, я читаю путеводитель с удвоенным вниманием. Книга отсылает меня к улице в тени акаций, проходящей вдоль городской стены, и я тут же вспоминаю невысокие каменные дома с одной её стороны и вид на долину ди Кьяна — с другой. Я знаю тамошнего трёхлапого пса, который, по моим наблюдениям, живёт в доме, во дворе которого вечно сохнут растянутые подштанники. Я вижу стулья с сиденьями, сплетёнными из тростника, которые по вечерам выносят из домов все жители этой улочки, чтобы посмотреть на закат и проверить время по звёздам. Вчера, гуляя там, я чуть не наступила на ещё мягкую дохлую крысу. В одном из дверных проёмов, выходящем прямо на эту узкую улочку, я мельком увидела женщину, обхватившую руками голову, положенную на кухонный стол. Плакала ли она или просто дремала? Не знаю.

Что бы ни говорил путеводитель, но западёт ли тебе в душу какое-то место или нет, никто не может знать заранее. Я могу назвать места, в которых бывала, но которые совершенно не запомнились. Бывая там, я честно осматривала достопримечательности, следуя указаниям путеводителя, каждый вечер записывала на его полях продуманный на завтра маршрут. В свой первый приезд в Италию я была в таком возбуждении, что вихрем промчалась за две недели по пяти городам, это был такой туристский маршрут, где остановки делались по свистку гида. Я и сейчас помню, как впервые попробовала эспрессо под аркадами Болоньи, помню даже свой комментарий: я сказала, что он обжигает горло. Я помню освещенный свечами ресторан во Флоренции, где я отведала равиолей с маслом и шалфеем. Помню выпечку, которую купила и взяла с собой в гостиницу, даже то, как она была завёрнута и перевязана: как будто это был подарок. Помню запах тёмной кожи в обувном магазине, где я купила (и открыла своё пристрастие на всю жизнь) свою первую пару итальянских туфель. А ещё картины Аллори в уголке музея Уффици, комнату у подножия Испанской лестницы, в которой умер Ките, — я опускала руку в фонтан в форме лодки, рядом с тем самым домом, думая при этом, что и Ките опускал в него свою руку. У меня нет записей о той поездке. Впоследствии я начала носить с собой путевой журнал, потому что поняла, как много забывается со временем. Память, конечно, штука хитрая. Я мало что запомнила из своих трёх дней в Инсбруке — только острое ощущение осеннего воздуха, прекрасную женщину с рыжими волосами за соседним столиком в ресторане, — но до сих пор помню каждый камень в Кузко; мало что осталось в памяти от Пуэрто-Валларты, но Юкатан вижу так ясно, словно была там вчера. Мне понравились руины цивилизации майя, увиденные сквозь марево жары, вызывающее галлюцинации; мне понравилась большая игуана, заснувшая на пороге моей комнаты, крытой тростником; понравились упрямая уединенность народа, безумные бури, застилающие свет, москитные сетки, развевающиеся вокруг кровати, и свечи, тающие с невероятной быстротой.