Мартин Андерсен-Нексе - Дитте - дитя человеческое

— День будет ясный, — заметил Ларc Петер, подкатывая телегу к дверям сарая. — Скоро, пожалуй, и таять начнет.

Он принялся нагружать телегу, а Дитте пошла готовить кофе.

Когда Ларc Петер вернулся со двора, в комнате стоял запах кофе и пахло еще чем-то жареным, а на потолке играли отблески огня из печки. Кристиан, стоя перед нею на коленках, подбрасывал в огонь вереск и сухой навоз, а Дитте помешивала что-то на шипящей сковороде. Двое младших детей сидели на ларе, свесив ноги, и восторженно смотрели на сестру. Огненные блики играли на их мокрых рожицах. Рассвет, словно ощупью, пробивался сквозь замерзшие оконные стекла.

— Кушай на здоровье, отец! — сказала Дитте, ставя сковородку на три деревянных брусочка, лежавших на столе. — Это всего-навсего жареная картошка с кусочками сала. Но уж ты, пожалуйста, скушай все сам!

Ларс Петер, посмеиваясь, сел за стол и тотчас же принялся, по обыкновению, совать кусочки в рот малышам по очереди. Они уже сидели около него, положив подбородки на стол и разинув рты, как птенцы. Кристиан с вилкой в руках стал между колен отца и ел с ним вместе. Дитте, держа в руках большой хлебный нож, оперлась о край стола и глядела на них.

— А ты сама что же? — спросил отец, подвигая сковородку к ней.

— Я готовила для одного тебя, а мы и после можем поесть, — ответила Дитте с некоторой досадой.

Но отец невозмутимо продолжал набивать рты детишкам. Ему еда была не в еду, если он не видел вокруг себя разинутых ребячьих ротиков.

— Прямо райское кушанье! Для него и мертвый воскрес бы! Правда? — спросил он с громким смехом. В его голосе опять звучали глубокие, теплые ноты.

Пока он пил кофе, сестренка и Поуль быстро оделись, — они хотели поглядеть, как отец поедет, пока он запрягал, они так и шныряли между ногами у него и у Большого Кляуса.

Тут взошло солнце. Словно розовую парчу накинули на одетое льдом озеро и запушенный инеем ландшафт, обледенелые камыши звенели, словно скрещивавшиеся клинки. От Большого Кляуса валил пар, и учащенное дыхание белыми облачками вырывалось из детских ртов.

Ребятишки прыгали вокруг телеги в своих тряпочных башмачонках, словно резвые косолапые щенята.

— Кланяйся маме! — кричали они наперебой.

Ларс Петер, удобно усевшийся среди мешков в телеге, нагнулся и спросил Дитте:

— И от тебя кланяться?

Дитте молча отвернулась.

Ларс Петер взял кнут в руки и начал подхлестывать конягу, медленно натягивавшего постромки.

«Он тоже не меньше моего любит дорогу!» — говаривал Ларc Петер про Большого Кляуса. В самом деле, коняга, замечая, что хозяин собирается в дальнюю поездку, заметно веселел. Коротенькие поездки он ни во что не ставил. Ему нравились настоящие разъезды по селениям и хуторам, с поворотами то вправо, то влево, с ночевками на постоялых дворах. Что прельщало его во всем этом — трудно сказать. Вряд ли он мог, как его хозяин, наслаждаться новыми впечатлениями. А впрочем, кто его знает, смышленую бестию.

Во всяком случае, конь любил чувствовать под копытами хорошую проезжую дорогу, и чем продолжительнее была поездка, тем веселее он становился. И так же бодро, чуть чт о вылезая из постромок, тащил воз в гору, как и под гору, когда телега почти наседала на его мохнатый круп. Только уж если холм попадался очень крутой, Большой Кляус останавливался, чтобы дать хозяину возможность слезть и поразмять ноги.

Для Ларса Петера разъезды по дорогам составляли часть его жизни. Они давали ему и его семье кусок хлеба и утоляли его бродяжнические инстинкты. Длинная и широкая проезжая дорога, обсаженная по полям тополями и разветвлявшаяся на множество боковых узеньких проселков, ведущих к селениям и хуторам, — каких только возможностей не сулила она! Можно было по желанию свернуть в любую сторону или предоставить выбор случаю или прихоти Большого Кляуса. Всегда поджидало тебя что-то новое.

Но проезжая дорога была лишь видимым звеном бесконечной цепи. Если бы ехать все прямо вперед, никуда не сворачивая, то можно было бы забраться невесть в какую даль. Разумеется, Ларc Петер этого не делал, но уже одна мысль, что это возможно, давала ему некоторое удовлетворение.

На проезжей дороге попадались люди, подобные ему. Они без спроса влезали к нему в телегу, вытаскивали из кармана бутылочку, угощали его и о чем только не рассказывали! Эти люди бродили по всему свету; они только вчера переправились на этот берег из Швеции, через недельку могли очутиться, пожалуй, на южной границе, а затем в Германии. Они носили сапоги, подбитые гвоздями; там, где полагалось быть животу, у них была впадина, шея обмотана шарфом, а на красноватых руках напульсники. И всегда они были в прекрасном настроении. Большой Кляус пригляделся к ним и сам останавливался.