Мартин Андерсен-Нексе - Дитте - дитя человеческое

— Ах, какое вкусное блюдо ты мне принесла! — сказал он растроганно. Но сам больше ковырял вилкой, чем ел. Исхудал он за эти две-три недели страшно, просто жалость брала глядеть.

— Да ты ешь, — сказала Дитте, — ведь ты почти ничего не берешь.

— Погоди, дай мне только выйти на воздух. Это лежанье в постели ужасно действует на пас, людей, привыкших работать на вольном воздухе. Завтра я встану, слышишь?

— Нет, послезавтра, — возразила Дитте, слабо улыбаясь. — Ты меня надуть хочешь, совсем как ребенок.

— Бели доктор говорит послезавтра, стало быть, можно встать и завтра, будь спокойна. Они всегда чересчур осторожны.

— Но, ведь нужно сначала добыть тебе фуфайку, без этого тебе нельзя вставать.

— Ну так долго же придется мне лежать. Откуда нам взять ее? И на что она мне? Я отроду не носил фуфайки на теле.

Дитте не стала больше разговаривать об этом. Фуфайка ему необходима, и она ее добудет во что бы то ни стало.

— А что такое ты читаешь? — с удивлением спросила она. — Как будто Библию?

— Да, обличения пророка Исаии. Он обличил современное ему общество. Раньше я никогда не понимал этого как следует, но и он проповедовал бога — защитника вдов и сирот. Вот послушай: «Горе издающим законы несправедливые и попирающим закон, дабы устранить от правосудия бедных и похитить право у малосильных, ограбить вдов и сирот…» Прямо точно наше общество бичует.

— Плохо он, видно, бичевал, — сказала Дитте, — раз и до сих пор нам приходится бороться все с той же несправедливостью.

— Да, он ведь уповал на агнца. Но не агнцу прогнать волков. По-моему, Христос был слишком мягок сердцем, вот мы и расплачиваемся за это. Нашей земле требуется, как гласит поговорка, «крепкий щелок для паршивой головы». О, как хотелось бы мне дожить до того дня, когда «наступит правосудие», — заключил он с фанатическим блеском в глазах.

— Укройся-ка хорошенько да брось свои книжки, — сказала Дитте, отбирая у него Библию. — А то опять у тебя жар начнется.

Когда они поели, старуха Расмуссен собралась пойти в попечительство — не дадут ли кусочек шпику или грудинки; сегодня там должны были раздавать продукты.

— Карлу необходимо дать чего-нибудь посытнее — тарелку горохового супа с салом.

— Ох, возьмите Анну с собой, — попросила Дитте, — тогда Петер понянчится с братишкой, а мне надо как-нибудь раздобыть Карлу фуфайку.

— Ты бы попробовала пойти к своим на Истедгаде, — посоветовала старуха. — Когда они узнают, что это для Карла, то…

Дитте и сама об этом подумывала.

— Но ступайте скорей, бабушка, иначе опоздаете! — И, выпроводив старуху с девочкой, заторопилась сама. — Ты ведь понянчишь братишку, хорошенько посмотришь за ним? — сказала она Петеру, взяв его за подбородок. — Только не надо ходить к дяде Карлу, он еще слишком слаб.

Петер потерся мордочкой о ее ладонь, словно ласковый жеребенок.

— Мы будем умниками, — ответил он серьезно. — Иди спокойно.

На Готерсгаде Дитте встретила человека, продававшего «Листок безработных», и купила для Карла. Потом сообразила, что лучше порадовать его газеткой сейчас же, и поспешила обратно. Запыхавшись, вошла она в каморку, — Петер оказался там. Мальчик покраснел.

— Как? Ты здесь! — воскликнула мать.

— Я хотел только… — начал он, но замолчал и пошел за нею в большую комнату.

Малыш сидел и играл на своей подушке, положенной на пол. Печка была загорожена треугольником из стульев, чтобы он не мог подобраться к ней, все было устроено очень умно.

— Но я бы все-таки предпочла, чтобы ты не оставлял его, — сказала Дитте, — и ты ведь обещал мне!

— Да меня ноги сами понесли, я никак не мог сладить с ними, — оправдывался Петер, совсем сконфуженный.

— Пусть они в другой раз не несут тебя, — сказала Дитте, целуя его.

У Ларса Петера дела оказались плохи, в доме денег не было.

— Яльмар все забрал у отца, — сказала Сине. — В долг взял, чтобы съездить к себе в Нэствед и заставить своих стариков раскошелиться. Они ведь зажиточные. А мы сейчас не богаче тебя.

Ну, в их-то бедность Дитте не очень верила: одного товару сколько в лавке и в кладовых. Но, разумеется, раз его нельзя превратить в деньги, то все равно толку мало.

— А ты угодила в газеты! — сказала Сипе несколько колко. — Мы даже погордились родством с тобой.

— Ну, некоторые газеты отзывались даже очень хорошо о ней, — сказал Ларc Петер. — И не всякий ведь удостоится чести попасть в газету — с портретом и все такое. Я спрятал газету, — презабавно они тебя изобразили, Ни за что не признаешь. — И он взялся было за боковой карман.