Галина Северина - Легенда об учителе

Андрей боялся, что несчастья сломят меня, боялся за судьбу малышей, если я не выдержу. И поэтому вперемешку с ласковыми словами утешения вставлял тревожные, умоляющие: «Но ты же сильная! Я знаю, ты все сможешь, если соберешь волю. Ради Машки и Мишки… мы все должны сейчас не нюнить, а мужать… закалять душу…

…Как часто люди, избаловав себя богатыми переживаниями, не смогли в нужный момент выдержать испытаний…»

— Да, да. Все верно, мой милый генерал от педагогики! Я постараюсь. Ты не бойся! Главное — ты жив! — радостно бормотала я и прижимала к губам письмо.

Я выучила его наизусть. Холодными утрами, поднимая с постели малышей, приговаривала, как стихи:

— «Переживать будем потом, на мирной террасе, в окружении любимых людей!»

— Что ты говоришь, мама? — спрашивала меня Машка, вглядываясь в меня серьезными большими глазами.

— Это не я! Это папа! Он очень любит вас!

— Наш папа ге-не-рал! — ликующе кричал Мишка.

Я не возражала. Кирилл ведь тоже был такого мнения. Для него я переписала и послала по оставленному номеру полевой почты строчки: «Всю страсть души, все силы надо напрячь для борьбы с коричневым дьяволом и биться на любом участке в нашем великом народном бое».

Эти слова, которые Андрей не произнес бы в обычное время, в тот трудный момент звучали для меня убедительно и торжественно, как финал его любимой Шестой симфонии Чайковского: победа светлого разума над силами тьмы!

…Извещение пришло на месяц позже: «Пал смертью храбрых в деревне Маслинки Калининской области…»

Князь Андрей был смертельно ранен в деревне Князьково бывшей Смоленской губернии… Почему мой Андрей сразу убит, не ранен?

Почему после счастливого и горестного свидания не умер он на моих руках, как у моей тезки Наташи Ростовой? Почему?.. Почему?..

Что-то рассыпалось перед глазами огненными искрами. Купол бородинского храма закачался в синем небе… Мавзолей любви, воздвигнутый генеральшей Тучковой… Задиристая девчонка в красном галстуке беспечно клялась: «Если у меня будет муж и он погибнет на войне, я поступлю так же!..»

Как могло случиться, что тогда, ничего не зная, я себе предсказала судьбу?..

«Не нюнить, а мужать… не тосковать, а закалять душу…» Как молитву, как спасение, твердила в отчаянии я эти слова, и билась, и рыдала в подушку рядом со спящими детьми…

Потом когда я сопоставила даты, то вышло, что я получила письмо через несколько дней после его гибели. Он говорил со мной уже мертвым…

Я ехала в поезде со своими внуками Наташкой и Андрюшкой. Они возились на верхних полках, смеялись, сдергивали друг с друга одеяла. Они знали, что мы ехали на станцию Мостовую, вблизи которой в деревне Маслинки в далеком 1942 году погиб их дед. Представить то, что было за много лет до их рождения, они были не в состоянии. Малышами, приходя ко мне в гости, они долго рассматривали на портрете молодого, красивого мужчину с умными, проницательными глазами и недоуменно спрашивали: «А это кто?»

Услышав, что это их дедушка, недоверчиво отворачивались. Старшая, Наташка, такая же разумница, какой в детстве была ее мама Маша, уверенно говорила:

— Дедушки такими не бывают!

И вот мы едем на станцию Мостовую. В прошлом году я впервые узнала о ее существовании. Я искала деревню Маслинки, указанную в извещении. Но никто ничего о ней не мог сказать. Деревня Маслинки была сожжена в том же 1942 году. А станция Мостовая цела, и на ней один раз в сутки, в шесть часов утра, на две минуты останавливается рижский поезд.

Я вышла из купе и выглянула в открытое кем-то окно. Майский ветер развевал белые занавески. Мелькающие темные поля и леса были величественно спокойны. Я пыталась представить, как более тридцати лет назад по этой дороге шли наглухо закрытые товарные составы с бойцами и орудиями, спешили на помощь неведомой станции — Мостовой. В одном из вагонов сидел, опершись на винтовку, боец с серьезным бледным лицом и серыми глазами. Что он делал? Скорее всего, рассказывал молодым солдатам что-нибудь из прошлого. Он любил историю…

Ночь тихо скатывалась за зеленеющие весенние перелески. Мирно розовел восток. На высоком пригорке мелькнул первый обелиск на братской могиле, уставленной венками. «Вот оно, началось!» — подумала я. Сердце бурно метнулось и тут же замерло, будто кто-то властно зажал его в руке…