Мария Свешникова - Fuck’ты

…руки морщинистыми слабинками набивали текст откровений, но я никогда не решалась их озвучить.

«Если он не просто часть моей судьбы, если он — это все… То что я для него? И могу ли в его жизни я быть пустотой?»

Я сидела в интернет-кафе на Мясницкой и отправляла Линде эти скупые слова.

Сколько бы отрывки фраз, куски прикосновений и секунды общения ни складывались в рисунок, он все равно был непонятным. И ничто, ничто не могло обратить этот лист в картину. Никто не мог найти факт. Ни у кого не было домыслов.

Мы вместе — это пустота, белый шум, темный воздух и длинные гудки, громкое и звонкое молчание. Мы — вся неясность этого мира, не ложь, не скрытая правда — молчание, уничтожающее слово «мы».

Молочного цвета грусть, потому что врожденная, потому что никуда от нее не деться, она ходит за нами по пятам. Пеной выливается из чаши терпения, стоит на огне — таится в холодной печали. Это наша жизнь. Скоро молоко начнет бродить и мы потеряемся, но нам так легко друг друга найти — капли прошлого засохли на темном мраморном полу мира, мы замечаем это прошлое везде. Это не ностальгия, это частички себя, растраченные по никчемности и все больше напоминающие об утрате.

Линда не откликается. Значит, все тип-топ. Или меня в очередной раз подставила сука-сестра.

Спустя пару часов мне позвонила Жанна и попросила встретиться в «КофеТуне» на Смоленской. Ее голос был жесток и нежен одновременно.

На тот момент я дописывала пятидесятую страницу Кириной жизни. Я не знала, как жить дальше, видимо, поэтому и не переворачивала листы календаря.

Я приехала раньше минут на двадцать. Села на дальний диван, взяла в руки серебряную кожаную подушку и стала наблюдать, как уборщица буквально вылизывает стеклянную перегородку, темно-зеленую, с орнаментом в стиле постимпрессионизма.

Жанна вошла, широко раскинув стеклянные двери и, улыбаясь, села за стол.

— Алек мне во всем признался! — радостно выпалила швабра.

— О, господи! Только этого сейчас и не хватало!

— Нет, ты не переживай, больно было месяц назад. А сейчас мне стало легче, и я простила.

— Нас больше не будет. Я тебе не говорила, но мы поставили точку в отношениях. Такая жирная точка.

— А ты его любишь?

— Я хочу запомнить его таким. У нас не было перспектив. Мы слишком все загнались, — я впервые заплакала, без истерик, просто выпустила слезы. — Слушай, а ты ему про нас рассказала?

— Очень хотелось, но не стала! Тогда и он будет думать, что все поражено вирусом лжи!

Вирус лжи! Мне все больше нравится эта швабра. Сейчас, когда все немного улеглось и я могу смотреть ей в глаза, жутко хочу, чтобы в этом мире были хотя бы одни человечные отношения, чтобы хоть кто-то занимался всем известным процессом под трогательным названием «доверие»!

— А ты ему изменяла?

— Только с тобой, но это не считается.

Вот так два человека, ненавидевшие когда-то друг друга до смерти, сидели рука об руку, касались носами туфель и больше ничего не делили.

— А как он тебе рассказал?

— Утром поднялся ко мне на работу. Я сразу поняла зачем. Мы молча приехали в «Сантори». Сказал, что надоело врать. Но он не просил прощения, не клялся в вечной любви, просто потребовал принять как часть прошлого.

— Вряд ли он боялся того, что всплывет. Во мне он уверен был.

— Да, я знаю.

— И что делать будешь?

— Жить!

Я собиралась делать то же самое. Но тот факт, что для Романовича я — прошлое, меня задел, да так больно, что, казалось, глаза налились океаном, соленым и жгучим, видимость нарушилась, и реальность расплылась в бескрайнюю лужу отчаяния.

Я помню, как пару лет назад увидела на Жанне такую же шаль, как у меня: черную, простую, но с одной деталью — в угол широкого полотна был вшит брелок Moschino. Черные шали продавались во всех магазинах — мы делали схожий выбор. Влюбленные в одного закрытого и темного, как шаль, человека, мы и были этими брелоками. Она оковами, я замком, охраняющим нашу связь.

Мы обе ломали головы, компьютер и базы МГТС, пытались понять, что он чувствует, какие дома проезжает, добираясь до шестиэтажного здания в переулках Таганки. На какой этаж поднимается.

На пятый. Каждый вечер он поднимался на одну и ту же высоту над уровнем моря. В любом случае. Бурлящая пена притягательности жизни Жанны не давала покоя — нет, это была не зависть. Он представлял мне ее дурой, с осторожных слов Алека и создавался образ швабры. Романович рассказывал, что она пользуется версией ICQ 2001 beta с ограниченным набором смайликов, а на ее десктопе маячила иконка qip, с помощью которого возможно удалить себя из чужого контакт-листа и проверять статус интересующих юзеров на инвиз. Я удаляла себя из контакт-листа Алека раз шесть. Мы с Жанной пользовались одинаковыми приемами, а он не замечал этого или не хотел замечать.