Дёрдь Конрад - Соучастник

Перед домом — вереница машин с вестниками; воодушевление в старенькой профессорской квартире растет; старик смотрит перед собой в пространство. Ему неприятно, что толпа скандирует его имя, а в ЦК ни одна живая душа о нем словно не помнит. Он долгие годы верил в возрождение коммунизма; откажемся от тиранических и дилетантских перегибов железного века, но пусть и дальше народ ведет партия, ведет, руководствуясь доброй волей и научными принципами. Руководители пусть поддержат народ, народ же пусть доверится руководителям. Пусть партийная оппозиция, выйдя из тюрьмы и из внутренней эмиграции, займет место сталинистов, вернув идею, извращенную сталинистами, к чистым истокам. Н. почти в два раза старше меня, но все еще верит, что вынужденный брак народа и системы может превратиться в брак по любви. Партия пусть поймет, что он, старик, прав, народ же пусть дисциплинированно построится у него за спиной. Разве может старый господин расстаться с этой волшебной сказкой? Он уже сорок лет участвует в рабочем движении и давно усвоил, что можно делать, чего нельзя; но что толку, что он такой умный, если история бестолкова! Партия нынче в истерике, но ЦК все не шлет делегацию, которая с дрожью в голосе умоляла бы его возглавить правительство. Народ же, хоть за него и горой, не признает дисциплины; не исключено, что толпа не разойдется, даже если он по-хорошему попросит всех идти по домам и лечь спать. В общем, старик молчал; мои друзья уже высказали свое мнение, в основном в том смысле, что пора наконец двигаться; некоторые осторожничали. «А вы, Т., что скажете?» Я ответил, что, насколько мне известно, в подвале стоит ящик армянского коньяка. Его привез еще Суслов, летом, когда представлял Москву на торжествах по случаю шестидесятилетия исключенного из партии старого коммуниста. Я предлагаю не выходить из дома, пока мы не высосем потихоньку весь этот коньяк. Недели за две справимся, рассказывая друг другу всякие байки, а там посмотрим.

«А народ?» — повернулся ко мне старик. «Народ как-нибудь проживет. Вы сейчас можете решить только, самому ли отдать приказ стрелять — или уступить право на эту сугубо правительственную деятельность предыдущей команде. По мне, так пускай сами расхлебывают, что заварили. А вам из этой уютной и теплой комнаты стоит выйти только после того, как и народ, и русские устанут стрелять и захотят вас. Пока же давайте пить. Вы сейчас в таком положении, что каждая рюмочка коньяку снимет с вас ответственность за дюжину или две убийств». «Т., вы пьяны! То, что вы говорите, ужасно и невероятно цинично!» «От кого вы ждете власти? От народа или от русских? Если от народа, то нужно отослать русских домой и обеспечить пространство для парламентской демократии и рабочего самоуправления. Если от русских, то — полицейскими мерами устранить все, что мешает оккупации и укреплению однопартийной системы. События набирают темп, новое равновесие двух воль может быть обеспечено только оружием. Мы, демократы-коммунисты с раздираемой противоречиями душой, должны сейчас сделать выбор. Лучше всего — на время отойти в сторону. Если же мы войдем в Парламент, то своим высоконравственным именем прикроем террор против взбунтовавшихся масс. Или мы остановим его, станем делать то, чего хочет народ, — и пойдем в тюрьму, когда русские наведут порядок. Есть варианты и похуже: сначала постреляем в народ, но этого окажется недостаточно, и тогда русские нас повесят. Стране сейчас русские не нужны, но русским страна очень даже нужна. Запад нас сдал, он не хочет воевать из-за нас. Мы немножко постреляем в них, а они в ответ разгромят город. Вы можете выбрать: или власть, или чтобы вас любили, но при этом потеряете доверие или народа, или русских. Я бы не стал сейчас брать власть — только ради того, чтобы вместо других стрелять в демонстрантов. Вы — в лучшем случае — станете главой обновленного вассального правительства, стоящего над побитыми массами, — если те смирятся, как с меньшим злом, с вашим, более человечным, правлением. Об этом вы еще успеете поразмышлять. А здесь, в уютной квартирке, вы можете спокойно жить-поживать, и не становясь премьер-министром. Ну как, наливать?»

Старик терпеливо выслушал меня и встал. «Ваши размышления умны, но люди зовут меня, и я пойду к ним. Пожить в покое среди этой катавасии — что может быть лучше для старого человека? Но если все эти люди, которые скандируют мое имя, рискуют жизнью, то и я не могу прятать голову в песок. И знаете, я уже усвоил, что события складываются не так, как мы представляем в своих мечтах — или пусть в самых кошмарных видениях. Как-нибудь по-другому. Как написано в книге судьбы, что ли; а как именно, нам знать не дано. Поэтому мы должны делать то, что велит нам долг. — Он, словно извиняясь, улыбнулся мне. — Знаете, кальвинистское воспитание не забывается. Вы с нами?» «Конечно». «Почему бы вам не пойти домой?» «Потому что я осел», — сказал я, и мне было очень приятно, когда он положил руку мне на плечо.