Моррис Глейцман: Болтушка

И хотя сама я от счастья еле ворочала мозгами, я все-таки отметила про себя, что яркие атласные рубашки в смысле покроя куда лучше приспособлены для объятий, чем деловые пиджаки.

Потом папа отправился беседовать с мистером Фаулером и сумел убедить его и сержанта Винелли, что человек в таком строгом костюме просто не может быть плохим отцом. А потом он увез меня и Аманду к нам домой ужинать, и мы развели во дворе большой костер и жарили на огне сосиски и зефир.

Когда папа переоделся, меня так и подмывало бросить в огонь его новый костюм.

Но я этого не сделала.

Я подумала, что он еще может пригодиться: вдруг папа снова отобьется от рук.

Я, может, и поглупела от счастья, но не такая уж я дура

Мы так по-разному предъявляем себя миру. Так по-разному в нем располагаемся. Такое разное имеем в виду, когда произносим одни и те же слова. И из-за этого так часто друг друга не понимаем.

Моя мама, когда мы спорим и ссоримся из-за какой-нибудь ерунды, всегда говорит: «Как же могут разные народы понимать друг друга, если мы в одной любящей семье не умеем договориться!»

Книга писателя Морриса Глейцмана — про понимание. Понимание тех, кто от тебя отличается. Про то, как трудно смириться с непохожестью другого, пусть вполне безобидной. Про то, как легко обидеть человека самыми лучшими намерениями, если не чувствуешь, что покровительственная жалость его унижает, заставляет ощущать свою неполноценность.

Героиня этой книги «болтушка» Ровена Бэтс живет в Австралии (про которую каких-нибудь парочку веков назад думали, что люди там ходят вверх ногами — а как же иначе, ведь они живут на другой стороне Земли!), а нам так близко и внятно все, что она чувствует и думает, как будто мы сидим у нее в голове и подслушиваем мысли. Вся книжка — это разговор в уме: с собой — собеседником.

В каком-то смысле, так оно и есть: Ровена (друзья называют ее Ро) не может говорить вслух. У нее врожденная анатомическая особенность гортани, которая не позволяет ей произносить звуки. Зато она постоянно о чем-нибудь размышляет. И умеет общаться на языке жестов. И очень быстро пишет, быстрее, чем ее сверстники. У Ро умерла мама. И лучшая подруга. В свои 11 или 12 лет она хорошо знает, что значит потерять близкого человека. Зато у нее есть замечательный папа — настоящий товарищ, друг, партнер по играм. Он даже вместе с Ровеной выучился азбуке жестов, чтобы говорить с ней на одном языке. Папа всегда кидается на ее защиту. Он готов все бросить, чтобы поиграть с ней или пойти на ее школьный вечер. Он может встать на голову посреди улицы или начать отжиматься на официальном приеме. Или вообще спрятаться в шкаф, чтобы без помех подумать о чем-то серьезном. Он одевается, как ковбой из вестерна, горланит песни, хотя у него нет слуха. В общем мечта, а не родитель… И не понимает, что Ро часто бывает неловко от его поведения, она — сама не такая, как все! — его стесняется, стыдится его непохожести: у всех родители как родители, взрослые солидные люди, а у нее…

Меня всегда поражает, как люди, сами в чем-то обделенные или несправедливо обиженные, оказываются нетерпимыми к тем, кто от них отличается, и так же готовы унизить других, как когда-то унижали их самих.

Вспоминаю миф о вавилонской башне: когда-то, давным-давно, все люди разговаривали на одном языке. Они договорились построить высокую Башню и подняться по ней на небо к богам. Сначала все шло хорошо, и до неба оставалось уже чуть-чуть. Тут боги испугались и заставили людей говорить на разных языках — те перестали понимать друг друга — в результате недостроенная Башня рухнула, а народы разругались и разбежались, полные страхов и подозрений.

Страх чужого, не похожего на тебя — он запрятан в каждом. Он тянется из детства, даже младенчества человечества, когда другой — чужой — часто нес угрозу существованию не только отдельной личности, но всего вида.