Моррис Глейцман: Болтушка

Я его поблагодарила и сказала, что привезла из дома свою.

Мы с Амандой поставили и застелили у нее в комнате раскладушку.

Потом мы на нее сели, и Аманда спросила, как я себя чувствую.

— У меня все онемело, — сказала я.

Еле выговорила, так у меня вдруг задрожали руки.

Аманда не поняла, но заволновалась.

— Как у зубного? — переспросила она.

Я хотела ей объяснить, только все онемение вдруг прошло, и меня жутко затошнило, и я бросилась в туалет.

Меня не вырвало, но от слабости пришлось прислониться к стенке. Я вся тряслась и обливалась холодным потом.

За дверью послышался встревоженный голос Аманды:

— Ты в порядке?

Пришлось открыть дверь и сказать ей, что все в порядке, я скоро приду.

Я не хотела, чтобы она ободрала себе костяшки пальцев, пытаясь открыть дверь ножом.

Когда дрожь немного унялась, я пошла обратно в комнату.

Но задержалась в коридоре, потому что услышала, как в гостиной Амандины родители говорят обо мне.

— Сержант Винелли сказал, что сегодня вряд ли что-нибудь удастся сделать, — пробасил мистер Косгроув, — а завтра они объявят его в розыск. Да, надо бы еще позвонить в Общество защиты детей.

— Я поговорю завтра в школе с мистером Фаулером, — пообещала миссис Косгроув, — он лучше всех знает, как за это взяться. Бедный ребенок! Надо организовать фонд помощи таким, как она.

— Надеюсь, они поймают этого негодяя и засадят его в тюрьму! — высказался мистер Косгроув.

Я чуть не вошла в гостиную и не спросила: а сам бы он как себя чувствовал, если б его унизили в присутствии половины города?

Но не вошла, потому что вдруг поняла: невозможно заставить человека измениться.

Мистер Косгроув, наверное, всегда будет ненавидеть папу, а папа всегда будет любить рубашки, от которых ослепнуть можно, и ни я, ни сам премьер-министр, никто на свете ничего с этим не поделает.

Да у меня уже и сил не было на очередную стычку с мистером Косгроувом: после папиной записки, после трясучки в туалете, после того, как меня только что опять превратили в общественную нагрузку, я совсем пала духом.

Я вернулась в Амандину комнату и легла в постель.

— Ро, — сказала Аманда, — мне очень жаль, что так получилось с твоим папой, но знаешь, я ужасно рада, что ты здесь.

— Спасибо, — сказала я.

Мистер и миссис Косгроув зашли пожелать нам спокойной ночи. Миссис Косгроув сжала мою руку и сказала, что все будет хорошо.

И они поцеловали Аманду — вот на чем я, видно, и сломалась.

Я вдруг так по всем соскучилась!

По маме.

По Эрин.

По папе.

Я еще продержалась, пока Амандины родители погасили свет и закрыли за собой дверь, а потом что-то вырвалось из самого нутра и слезы так и хлынули.

Я не хотела, не хотела плакать, тем более в чужом доме, но ничего не могла поделать.

Я уткнулась лицом в подушку и рыдала так, что казалось, никогда не смогу перестать.

Но тут кто-то залез ко мне под одеяло.

Аманда.

Она обняла меня и стала гладить по волосам, а я плакала и чувствовала себя никакой не подшефной, а просто подругой.

Удивительно, насколько лучше себя чувствуешь, когда выплачешься и выспишься.

Если бы люди почаще прибегали к этому простому средству, половине из них наверняка бы не понадобился аспирин, и лекарства от язвы желудка, и крепкие напитки.

Онемение мое прошло, тошнота тоже.

Мне просто грустно.

Но жизнь продолжается.

Так мне сказала одна учительница в старой школе, когда умерла Эрин. Человеческий организм, сказала она, способен переварить любое количество грусти, только нужно заниматься делом. Она, между прочим, училась в медицинском, так что ей виднее.

Вот я и занимаюсь делом.

Во-первых, разговариваю в уме.

Во-вторых, жарю яблочные пончики на завтрак для мистера и миссис Косгроув, Аманды и Уэйна.

В-третьих, стараюсь при этом производить как можно меньше шума, потому что сейчас только пять тридцать утра и я не хочу, чтобы все проснулись, пока завтрак не готов.

В-четвертых, я думаю.

Я думаю о том, что мне очень грустно, и еще почему-то чувствую странное облегчение.

Всю жизнь в глубине души я боялась, что папа меня бросит.

Теперь это случилось, и можно больше не бояться.

В общем-то, я его понимаю.

Надо же ему пожить и для себя.

Может, он даже встретит женщину, которая не будет его стыдиться и родит ему другого ребенка, и у него наконец-то появится нормальная говорящая дочь.

И лучше бы я об этом не думала, потому что я опять плачу.