Евгений Степанов - Застой. Перестройка. Отстой

На утро я опять встретил Коменского (про себя я стал называть его Ян Амос). Он рассказал мне про эту женщину:

— Она моя любовница. У нее есть муж, трое детей. Но она влюбилась в меня, приезжает сюда, я живу на пятом этаже. Я ее выгоняю, а она меня любит. Кстати говоря, сегодня у нее день рождения, тридцатилетний юбилей. Заходи ко мне, отмечать мы будем у меня.

Я поблагодарил за оказанную честь, но, конечно, от приглашения отказался.

…А недавно один из жильцов, приютившихся у Сан Саныча, умер.

Он жил у соседа в квартире где-то месяц. Поддавал, наверное, каждый день. Умер довольно неожиданно, лежал два-три дня, не вставая, не пил, не ел, ни на что не жаловался, а потом — весьма неплохая смерть! — не проснулся.

Пригласили мы оперуполномоченного Серегу, он один обслуживал весь наш разношерстный микрорайон. Серега засвидетельствовал факт смерти, вызвал эксперта и «труповозку».

…Мент начал разговаривать с Сан Санычем.

— Кем вам приходится умерший?

— Друг!

— Его фамилия, имя, отчество?

— Не знаю. Кажется, его звали Сеня.

…Эксперт объявился часа через два, засвидетельствовал, что смерть не насильственная. От болезней. От каких? Да кто ж его знает, у него, наверное, их было с десяток.

Так эксперт обрисовал оперу ситуацию.

Начали ждать «труповозку».

Пока ее ждали, эксперт и опер шутили.

Эксперт проявлял особое остроумие:

— От чего умер человек? Вскрытие показало, что он умер от вскрытия. Кстати, действительно бывали такие случаи, когда человек умирал как бы не по-настоящему, врачи вскрывали труп, а сердце колотилось. Врача отдавали под суд. И — зря. Врач был не виноват. Просто так случается, что иногда у мертвого еще работает сердце!

Потом речь пошла о зарплате. Оказалось, что оперу на руки давали семьсот тысяч, чуть более ста долларов, столько же получал и эксперт, правда, иногда ему выписывали, как он выразился, «лимон».

Потом ребята стали просто судачить за жизнь.

Эксперт все время повторял одну фразу:

— Мы живем по следующему принципу: плевал я на ваши законы. Но по какому праву! Так у нас все. Страна непуганных идиотов.

«Труповозка» приехала часа через четыре. Опознание не проводилось.

— Бомжей не осматривают, — пояснил «мусор» Серега. — Не до них. У них на тот свет путь прямой… Без лишних остановок.

В общем, это, конечно, было не очень приятно — жить по соседству с алкашами.

Однажды я не выдержал. У Сан Саныча шла очередная пьянка — я постучался к нему. Он открыл.

Я увидел весьма печальное зрелище: на стульях и на полу сидело (лежало) человек семь неопределенного пола. Пьянющих в усмерть. Газ на кухне (она же комната) горел, точно вечный огонь у Кремлевской стены.

Я сказал:

— Саня, заканчивай. У тебя тут какой-то притон. Вот даже газ не выключаете.

— Ты нам не указывай, — крикнул какой-то поддатый мужичок. — Вообще, вали отсюда! Не мешай нам кулюторно отдыхать.

Больше я ничего не говорил. Просто врезал говорливому мужику кулаком в челюсть, дал затрещину и Сан Санычу. Потом врезал еще двоим, которые подошли на подмогу… Они попадали, как яблоки осенью. Какая-то баба, не лишенная остроумия, завопила:

— Милиция, убивают! Генофонд нации истребляют!

Я в ответ тоже заорал:

— Если не уйдете сейчас, всем вам хана! Сейчас винтовку принесу.

При слове «винтовка» у них как-то в головах прояснилось. И, действительно, ушли.

Правда, ненадолго. На следующий день опять притащились.

Я их опять бил. Они опять уходили. Уходили и приходили. Уходили и приходили. Колошматил я их, когда Наташи и Насти не было дома. Не хотел их пугать.

Так мы и жили.

Наташа и Настя боялись за меня, за нас, жена даже стала предлагать продать эту центровую нехорошую квартирку и купить другую — пусть в отдаленном районе, но более просторную, комфортабельную и безопасную…

Раздражали Сан Саныч и К° и других соседей, в частности, Семена Борисовича — пожилого господина со второго этажа. Семидесятилетний Семен Борисович отличался спокойным и тихим нравом. Он работал смотрителем в каком-то литературном музее. Мы с ним всегда здоровались. Он приветствовал меня так:

— Здравствуйте, мой юный друг!

Я подозревал, что Семен Борисович — тайный дворянин, печать интеллигентности, благородства сияла на его длинном, пастернаковском лице.

Семен Борисович терпел Сан Саныча и К° долго. Не жаловался. Но однажды его прорвало.

Ночью (часа в три), когда у Сан Саныча веселье было в полном разгаре, Семен Борисович постучал в его квартиру и очень громко и отчетливо произнес следующие слова: