Давид Гроссман - Будь мне ножом

Я подумал, как стойко она держала слово, ни разу мне не позвонив, даже тогда, когда заболела. И даже не написала. Как сильна и предана она была, и какой я дурак, что от неё отказался. Как мало я, в сущности, её знал!

Я мог бы тебе об этом не рассказывать. Да? Но я, как дурак, верю, что если расскажу тебе, — ничего подобного со мной больше не случится.

Я хотел узнать, как она жила все эти годы, и что будет теперь с ребёнком. Я задал ещё несколько пустых вопросов — словесный мусор для слушателей, и Т., сдержанно сообщив время и место похорон, положила трубку. Я тоже — ведь нам не нужна энциклопедия! Я вернулся в кухню, и М. спросила, не купил ли я ещё одну, И. показал мне, как он свистит, а Я. ужинал, болтал, смеялся и свистел, наружу и внутрь, и чувствовал себя фашистом, вернувшимся домой к семье после «работы».

Рука устала писать. Жалюзи закрыты, и я могу на минутку забыть, что за ними — день или ночь. Не знаю, какие чувства вызовет у тебя этот рассказ. Считай, что сделала для меня доброе дело. Что ты стала для меня колодцем, в который я выкрикнул эту тайну. Я ведь даже самому себе её с тех пор не рассказывал…

Знаешь, а ведь я, наверно, уже много лет тебя ищу — ищу, расточительно блуждая от случайности к случайности, и всё яснее понимая, что ты для меня — как окно в полной дыма комнате. Всё было наоборот: я всегда думал, что случайность — это мой первородный грех, и он же — самый частый из моих грехов, ведь всё самое важное в своей жизни я совершал не вполне умышленно и уж конечно без этого твоего «промедления». Но сейчас до меня стало доходить, что всё не так, и случайность — вовсе не грех, а наоборот — наказание.

Это — довольно страшное наказание, пожалуй, самое страшное, повсюду распространяющее метастазы. Человек думает, например, о ребёнке. Неважно, кто, — допустим, он думает о своём ребёнке; и вдруг он спрашивает себя, как могло получиться, что ребёнок, это чудо творения, родился от случайной, не-неизбежной встречи двоих…

(Тебе случалось писать предложение, которого ещё за минуту до того ты не знала? Нет, не так! Никогда раньше не знала. И вдруг перед тобой — короткий и сжатый приговор, не подлежащий обжалованию.)

Мирьям.

Несколько минут назад (сейчас семь утра) я услышал шорох. Вскочив с кровати (кажется, я задремал) в полной уверенности, что меня хотят ограбить или изнасиловать — здесь всё возможно — я увидел, как кто-то просунул под дверь конверт.

Твоё письмо.

Наконец-то. С расстояния многих световых лет. Похоже, оно пришло пару дней назад и так и лежало на стойке регистрации (конверт покрыт каракулями, рисунками и телефонными номерами, записанными разным почерком). Жаль, жаль, что я не получил его сразу. Оно избавило бы меня от многого. Я ещё не вскрывал его — не могу. Боюсь, что не выдержу этого счастья в моём теперешнем состоянии. И ещё — опасаюсь того, что в нём, того, что ты не решалась мне рассказать. Не уверен, что смогу вынести что-то слишком тяжёлое. Перекурю, а уж потом…

Но чувствую я себя совершенно иначе (как будто мне вернули удостоверение личности).

Ещё минутку. Хочу полностью насладиться ожиданием.

Я заскучал по дому. Позвонил, поговорил с Майей, там всё в порядке. Идо поправляется. Уже несколько дней нет температуры, только опухоль осталась. Наши с ней души немного разгладились. Я слышал в трубке домашние звуки. Она рассказала, что приезжала меня искать. Я молчал. Она тоже. И вдруг — вздохнули вместе. Хоть что-то хорошее — наш одновременный вздох. Меня переполнила нежность к ней — всё же мы с ней друзья. В письмах я был к ней несправедлив. Мне нелегко говорить о ней с тобой — слишком много голосов переплетается во мне. Но она — мой лучший друг в жизни, в реальности. Тебе ведь это известно? Она — свет, тепло, ток моей крови и ткань моей жизни, она — действительно моя повседневная радость. Всё так сложно…

Я сказал, что пока не могу вернуться. Она молчала. Я сказал, что дела мои здесь немного запутались, я попал не туда, куда стремился и теперь вынужден задержаться, чтобы всё распутать. Это касается меня самого, пояснил я. Она сказала — не торопись. Я сказал, что это ненадолго — всего на несколько дней. Она сказала, что, если это для меня важно, то она как-нибудь справится. Я подумал, как она щедра, и как бы я испугался и спорил с ней, если бы мы поменялись местами.

Потом я набрал твой номер, и положил трубку, не дожидаясь ответа. Но даже гудка в трубке мне хватило, чтобы почувствовать себя лучше, — я ещё могу производить звуки, которые слышны у тебя.