Давид Гроссман - Будь мне ножом

Удивительнее всего, что именно второй, чужой мальчик что-то заметил и остановился на минутку, наблюдая за нашими с ней взглядами. Я видел, как он пытается что-то понять — какое-то облачко промелькнуло по его детскому лбу.

Если бы мне пришлось выбрать одно единственное мгновение из всех связей, романов и флирта…

Прости, что выплеснул на тебя эту историю: кому же ещё я мог её рассказать!

Я привык разговаривать с тобой вслух, как будто ты здесь (я уже рассказывал?).

Ничего не значащий разговор. Хочешь подушку? Подтяни ко мне одеяло, почеши мне спину, чуть выше…

А ты отвечаешь: не пойти ли нам погулять? Подышать другим воздухом. Смотри, как тут грязно. Выброси, хотя бы, жестянки из-под пива. Помоги самому себе.

А я говорю: странно, что я скучаю по тебе больше, чем по своей семье. А девушка в соседней комнате просто плачет, ни слов, ни даже языка не разобрать — только постоянное завывание, но, если напрячь внимание, кажется, что она умоляет не жечь её сигаретой. Сущий ад!

Наконец я не выдержал. Вышел искать, откуда доносятся голоса. Оказалось, что вовсе не из соседних комнат. И даже не на моём этаже. По-видимому, тут скрыт какой-то акустический обман. Я почувствовал азарт. Пробежал по всем четырём этажам, без стыда подслушивая под каждой дверью. Я не боялся, что меня могут поймать. Я не знал, что буду делать, если на кого-то наткнусь. Ведь люди здесь платят деньги именно за это. Мне уже стало казаться, что это гостиница с привидениями, когда из комнаты на четвёртом этаже отчётливо донеслись голоса. Я, как был, весь на нервах, нажал на ручку и вошёл. Увидел голую спину мужчины, сидящего перед телевизором. На полу вокруг него — десятки банок пива. Комната ничем не отличалась от моей. Мужчина меня не слышал и не пошевелился (судя по зловонию в комнате, он мог быть мёртв), а когда я вернулся к себе — вернулись и голоса.

Я должен рассказать тебе ещё кое-что, без чего ты не сможешь до конца понять, с кем имеешь дело. (Грош мне цена, если я это расскажу! Или не расскажу?..) Это из тех случаев, которые с избытком компенсируют всю мерзость, которую человек оставляет в мире. Выслушай и забудь, но пусть это будет в тебе записано.

…Однажды вечером года два назад мы с Майей были дома, ужинали, Идо был с нами — приятный совместный вечер, такой, как я люблю. Вдруг зазвонил телефон, я вышел в коридор, чтобы ответить, и услышал в трубке женский голос. Она сказала, что её зовут Т., и она подруга Н. Я сразу её вспомнил и замер. Т. была единственной свидетельницей того романа. Зачем она звонит мне домой?! А она сообщила мне дрожащим голосом, что Н. вчера умерла.

Я молчал. За моей спиной смеялись Майя и Идо. Он тогда как раз научился свистеть (внутрь), и Майя пыталась учиться у него. А в трубке эта Т. спрашивает, слышал ли я, что она сказала, я отвечаю «Да» и, придав голосу официальное звучание, говорю, что нам не нужна детская энциклопедия.

У неё наступает тишина. Я помню, как остатками здравомыслия подумал, что теперь будет с Г.; ему должно было быть лет семь-восемь. С тех пор, как мы с Н. расстались, мы не поддерживали никакой связи. Она пообещала не звонить и не писать. И, разумеется, сдержала слово. Ужасно говорить об этом сейчас, но я буквально вычеркнул её из своей жизни после разлуки.

Тебе следует также знать, что эта Т., которая позвонила, всё время, пока мы с Н. были вместе, обвиняла меня в развратности и нечестности. Н. никогда не говорила мне это прямо, но по нескольким её недомолвкам я понял, что Т. обо мне думает. И хотя я никогда её не видел, меня не покидало смехотворное чувство, что я постоянно должен перед ней оправдываться (её мнение обо мне изрядно занимало меня тогда).

Она сказала — я понимаю, что позвонила не вовремя.

Майя спросила из кухни, кто это, — мы всегда сообщаем друг другу, с кем говорим, а чаще всего и сообщать не нужно — сразу узнаём по тому, как произнесено приветствие.

Я сказал вслух: «Знаете что, я должен подумать. Дайте мне данные об этом новом издании».

Майя из кухни сказала: «Пока он научится читать, она устареет», — а я рукой показал: «Давай его выслушаем». Идо попытался произнести «эн-цик-ло-педия», они оба засмеялись, и кухня уплыла далеко-далеко от меня…

Т., терпеливо пережидавшая этот домашний разговор, сказала быстро и с отвращением, что Н. умерла вчера в больнице «Хадасса» после того, как полгода болела. Я даже не знал, что она больна. Она умерла в двадцати минутах ходьбы от меня, а я ничего не почувствовал — а ведь раньше случались целые часы, когда наши с ней души соприкасались!