Андрей Шульгин - Слёзы Анюты

Улица, на которой оказалась баба Надя, была совершенно ей незнакома. Дряхлая память не могла подсказать старухе, куда следует идти, чтобы выйти к трамвайной остановке, на которой она сошла вслед за мальчиком. Прохожих тоже не было видно. Не зная, что делать, баба Надя побрела улицей в ту сторону, которая показалась ей похожей на бессонницу сорокалетней женщины.

Осень корчилась в судорогах вокруг бабы Нади, но та продолжала идти незнакомой улицей неведомо куда. Неожиданно улица упёрлась в маленький сквер. Сквер походил на рыбу, вынутую из воды и брошенную на песчаный берег. В нём чувствовалась какая-то безысходность. В центре сквера высилась мраморная плита с выбитыми на ней словами, подле плиты горела спичка Вечного огня.

Баба Надя удивлённо-настороженно вошла на территорию сквера, и тут же ощутила напряжённое молчание исходящие со стороны густо расставленных в сквере скамеек. Неожиданно возле мраморной плиты баба Надя заметила человека, сидящего на корточках и держащего свои вытянутые руки над пламенем. Мужчина был очень плохо одет, его волосы свивались в нечёсаный клубок цвета уличной грязи, а в губах таилась загадочная ухмылка парашютиста, выпрыгнувшего из самолёта без парашюта. Кроме него и бабы Нади в сквере больше никого не было.

Баба Надя подошла к мужчине и стала рассматривать его тянущиеся к огню руки. Руки были худые, только ладони очень крупные, а каждый палец упирался прямо в вечность. Мужчина тоже заметил бабу Надю, он, не вставая и даже не поворачиваясь в её сторону, послал старухе воздушный поцелуй, а потом сказал:

— Всех расстреляли.

Баба Надя, смотрела на него, и в её дряблых глазах мерцали искорки непонимания.

— Вот, читай, — мужчина вскинул руку, указывая на выбитые в мраморе слова.

НА ЭТОМ МЕСТЕ, В 1942 ГОДУ ГИТЛЕРОВЦАМИ БЫЛИ РАССТРЕЛЯНЫ ЧЛЕНЫ ПОДПОЛЬНОЙ АНТИФАШИСТСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ НАШЕГО ГОРОДА.

Баба Надя молчала.

— Меня били, — вновь заговорил мужчина, — били весь день и полночи. Холеный немецкий офицер, что-то кричал мне в лицо, но переводчик всё время задавал лишь одни вопрос: «Кого ещё из участников организации ты знаешь?» Я не помню, назвал я им все имена или нет. Моё сознание растворилось в беспамятстве, от бесчисленных ударов и страха. Да, страха! Я очень боялся смерти! Очень!

А поутру нас привели сюда. Там были все. Был Серёга Мельник, Игорь Дрозд и Капа Ветлина и другие, имен которых я не помню. Они взяли всю нашу ячейку. Суки! Нас заставили рыть могилу. Самим себе! Я не мог рыть. Они перебили мне руку — был открытый перелом. Осколок кости разорвал мясо, кожу и торчал наружу. Я не мог держать лопату. Могилу рыли Игорь и ещё какой-то парень, такой чернявый с маленькими усиками. Они лучше других перенесли пытки. Стойкие были ребята. Молодцы! Потом нас построили. Напротив меня стоял молоденький парнишка, мальчик ещё. Лет девятнадцать, от силы. Он смотрел и ухмылялся. Я сначала не мог понять почему, но потом заметил, что смотрит он на мою руку. Тогда я догадался, его кривая усмешка была вызвана тем, что я — находящийся за секунды до смерти, бережно заматывал кровоточащую конечность в грязную тряпку. Это, наверно, и вправду выглядело смешно. Со стороны.

По команде офицера стоящие напротив нас солдаты вскинули шмайсеры. Там был короткий миг — между его командой и той секундой, когда они начали стрелять. Мгновение, не больше. Никогда не слышал такой тишины. Я в эту минуту понял, что значит — звенящая тишина. Она, в самом деле, звенела. Так-то. А потом… потом началась пальба. Меня буквально перерезало напополам. Боль! Боже, какая это была боль! Но об этом не расскажешь — самому в моей шкуре побывать надо. Вот. Затем я умер. Это оказалось не так уж и страшно. Обидно только было. Что мертвый, и всего-то.

Баба Надя всё так же молчала. Мужчина поднял на неё суровый, как кнут деревенского пастуха, взгляд и неожиданно заорал:

— Это ты нас сдала, сука! Ты! Тебя единственной не было здесь с нами! Тебя не расстреливали и не закапывали в грязную канаву! Мразь! Сволочь! Паскуда!

Мужчина хотел было вскочить на ноги, видимо, для того, чтобы броситься на бабу Надю с кулаками, но тут нога его неожиданно подвернулась, и он, охнув, рухнул плашмя на пламя Вечного огня. Через секунду он был весь охвачен беснующимся на его одежде огнём. Он катался по бетонным плитам, выл, изрыгал какие-то проклятия.

Опомнившаяся баба Надя бросилась прочь. Но мужчина не хотел отпускать её просто так. Кое-как поднявшись на ноги, пылающая фигура стала двигаться следом за ней. Он постоянно падал, но вставал и продолжал идти вслед. Баба Надя бежала из последних сил. Однако расстояние между ней и горящим мужчиной только сокращалось. Ей уже казалось, что нет спасения, мгновение, он догонит её и прижмёт к себе, превратив обоих в одну горящую свечу. Но вдруг она поняла, что, сама того не желая, выбежала к трамвайной остановке, где в этот момент как раз притормозила вытянутая туша трамвая. Баба Надя с невиданным для её годов проворством забралась на его подножку. Захлёбывающаяся в собственном крике, пылающая фигура тоже попыталась заскочить в трамвайный салон, но в самый последний миг перед ней захлопнулись двери. Трамвай дёрнулся и начал движение, увозя бабу Надю всё дальше и дальше от верной гибели.