Ну да ладно. Вовсе незачем объяснять вам, как устроен Первый Номер. Вначале казалось, что труднее всего — научить его абстрактно мыслить. Это основа, но поскольку она строится на логике, все затруднения оказались относительными. Сложнее, неимоверно сложнее было с введением сенсорной информации. Любой раздражитель по линии зрения, слуха, осязания и так далее должен был не только регистрироваться в памяти, но и увязываться с прочими сенсорными блоками, чтобы его можно было воспринять, оценить и расположить в рациональной комбинации, подвергнуть критической оценке. После чего отсюда мог, видимо, исходить импульс к действию. Вы слушаете меня, Элиза? Боюсь, вам это…
— Нет, что вы. Ужасно интересно.
— Кроме того, возникла проблема свободы. Если мы стремились создать независимую мысль, то в какой-то момент нужно было предоставить ее самой себе. Детерминизм пускай будет, но детерминанты не могли исходить только от нас. Иначе что же?.. Рабская, пассивная машина?
Итак, неизбежно пришлось в какой-то момент перепоручить машину самой себе. В какой-то момент, предоставив ей все соответствующие органы, мы отказались от контроля над последующими трансформациями. Дело было не только в головокружительной сложности составных элементов. Довольно скоро со стороны машины последовал некий каприз, произвол, свободное решение, и человеческому разуму не дано следить за ходом ее мыслей. Тем более что в данный миг мы способны думать лишь о чем-то одном, тогда как наше чудовище в состоянии осуществлять одновременно до семи мыслительных операций, не связанных между собой и при этом уложенных в единое сознание.
В общем, мы упустили из рук путеводную нить, и нам оставалось только регистрировать поведение машины. Это как на Карсте, где река вдруг низвергается в подземную пещеру и появляется вновь через несколько километров. А что вода делала там, под землей, — никому не известно.
А скажите, Элиза, вы когда-нибудь задавались вопросом, где зарождается наше чувство свободы? Каков его первоисточник? Где то главное и безусловное, благодаря чему даже в тюрьме, даже при смертельной болезни мы не теряем самообладания? Без чего нам останется лишь сойти с ума?
— Боже мой! — сказала Элиза Исмани. — Признаюсь, я об этом никогда не думала.
— Я хочу сказать, — заметил Эндриад, — что жизнь, даже при самых счастливых обстоятельствах, стала бы невыносимой, если бы нам было отказано в возможности самоубийства. Никто, понятно, об этом не задумывается. Но вообразите, во что превратится белый свет, если вдруг сообщат, что никто более не располагает собственной жизнью? В ужасную каторгу. Все свихнутся.
— Так значит, и у вашей машины…
— И у нее. Чтобы она могла жить, подобно нам, необходимо было дать ей возможность самоуничтожения.
— Но как?
— Это как раз проще простого. Заряд взрывчатки, которому она может послать приказ.
— И вы дали ей заряд?
Эндриад понизил голос:
— Мы заставили ее поверить в это. Приспособление для взрыва существует. Однако вместо тротила там безобидное вещество. Главное, чтобы она не знала. У Лауретты такой темперамент, что в приступе гнева она вполне сможет…
И настал день Икс, — продолжал Эндриад, — когда наше создание должно было включиться полностью и одновременно. Будучи предоставлено самому себе. Мы уже не могли влиять на него.
До того дня оно являло собой лишь массу механизмов и схем — вульгарнейший электронный мозг. Теперь этот нервный узел, сотворенный Алоизи, ячейка личности, стеклянное яйцо, о котором я говорил, тончайшая сущность жизни, должен был прийти в действие. Оттуда, через автоматическую балансировку инерционной компенсации, польется свет разума, способность наслаждаться и страдать. Но не вкралась ли ошибка? Верны ли расчеты? Что может произойти в действительности? Кто окажется нашим детищем? Лаура или неизвестное, непредсказуемое существо?
Оставалось только повернуть выключатель. Трудный момент, скажу я вам. Все вокруг затаили дыхание.
— А остальные, — спросила Элиза Исмани, — знали про Лауру?
— Только Алоизи и я. Для остальных — просто Первый Номер.
— Кто повернул выключатель?
— Я. Вот этой рукой. Поворачиваю, а сам думаю: Лаура, Лаура, еще мгновение, и ты вновь будешь с нами.
— А потом?
— Внешне — ничего. Миллионы схем получили ток, магнитная проволока стала наматываться на катушки, снимая и выдавая информацию. Только по всей долине разнесся какой-то гулкий шорох. Я думал, не выдержу, очень уж велико было волнение.
Читать дальше