Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

златосеребряных, златодымчатых, златотягучих, златозадумчивых рощ?..

…Русь! Слеза ты моя!.. — повторял я…

Я глядел на златоплещущие леса и думал о том, что у японцев есть всенародный праздник цветущей сакуры-сливы, когда все японцы в блаженном забытье созерцают цветущее дерево…

А Русь — это страна неоглядных лесов, страна золотых, неистовых, целительных листопадов, и нам нужен Праздник Листопадов…

И чтобы в эти золотистые, бархатистые, шелковистые, парчовые дни мы бежали бы из обреченных городов и бродили в опадающих дубравах, осыпанных золотыми, нежными листьями…

О, как бы дети и старики полюбили эти Праздники Листопадов!..

…Русь! Слеза ты моя… Золотая… листопадная…

И вот только сейчас, от этой сыновней боли, потери, Ты, вечная матушка-Русь, кроткая, незнакомая, сокровенная, таинственная впервые наго, остро, болезно, мучительно, радостно открылась, распахнулась мне… доверчиво…

Эти черные, как запекшаяся рана, обугленные, словно побывавшие в огне войны, деревеньки с трогательными именами: Едрово… Пнево… Ручьи… Самогонки… Колодцы… Листопады… Грибки… Зайцево… Песенки… Паны…

Эти непроезжие, трясучие, дремучие дороги, давно уже никуда на земле не ведущие, а только уходящие в Царствие Небесное что ли?..

Потому что деревеньки, к которым вели эти дороги, уже повымерли, уже подгнили, уже подплыли, уже пали в конские щавели, лопухи, бурьяны, уже они от одиночества насмерть соскучились, обрушились, измучились…

Россия сельская, деревенская, святая, избяная, кормильная повсеместно пустела и уходила в траву…

Россия сельская, как подгнившая изба, опускалась в траву, шепталась с травой и становилась травой…

…О Боже!..

Повсюду в полях стояли остовы полусгнивших заводов, фабрик, тракторов, комбайнов, брошенных военных городков… страшно было глядеть на это гниющее железо…

Особенно печальны были заброшенные элеваторы, из которых, как жизнь, как кровь, ушло утекло зерно…

Хлеб ушел с Руси… Повсеместно Русская Цивилизация, Русская История люто превращалась в Природу…

И я вспомнил стихотворение поэта Z:

ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ ХРИСТА НА РУСЬ

Здесь ночью бурьян дорастает до звёзд,

Здесь жены и дети пьют водку,

Но именно здесь пойдёт по водам Спаситель Христос,

Отринувши смерть, как лодку…

Да… Только Иисус Христос спасёт Русь!..

Да…

Русь моя… Одна Ты живёшь по заповедям Христа… Одна Ты осталась — овца — средь хищных народов…

Всё Ты, бессеребреница, отдала другим народам: землю, умное оружие, деньги, золото, нефть, газ, лес… красивых жен, дев, талантливых ученых, голосистых певцов и новорожденных детей…

И осталась нищая, босая, беззащитная на великом историческом ветру… Одна овча средь влков…

Одна — нищая, безвинная, улыбчивая, Великая стоишь перед миром, как Твой Спаситель Христос пред Синедрионом и Пилатом…

А что было у Спасителя, опричь белой ослицы, белого хитона-милоти, оливковой ветви в руке и пальмовых сандалий на пыльных ногах?.. И Вечной, как Сам Спаситель, Плащаницы…

Воистину!..

Ай, Русь! Не победили тебя татары! Французы! Немцы! коммунисты…

А победили Тебя бесы-демократы и великие забвенные травы! травы! травы!..

Да! да! да…

Повсюду было победное восстание варвара-сорняка!..

И в городах, и в деревнях…

…Русь! Слеза Ты моя!.. Трава Ты моя!..

И такие вымахали травы — что не видать Тебя!.. как дитя…

Ау! Где ты, старуха изба с веселыми, ситцевыми геранями?..

Да куда я?.. Да и сам я уже трава…

Но!..

Впервые от сыновней сиротской боли я почуял, полюбил обреченно, смертно, до сердечных колебаний, замираний и перебоев, с великой разрывчивой, раздирающей любовью — эти согбенные деревеньки, эти готовые к закланью пилами и топорами леса, эти непроезжие, потерявшие обличье, как пианицы, сироты, дороги и тропы…

Сироты-дороги… Сироты-тропы… Сироты-леса… Сироты-деревни…

Я много ездил по миру, много видел стран и пейзажей, но этот — русский — один неслыханный в мире! — волнует, сладко коробит, мучит меня…

И эти коровы-сироты, забывшие о пастухах и стадах и задумчиво заблудившиеся в травах диких… и недоуменно глядящие на русскую травяную пустыню…

И это, чье-то, на северном, ледяном ветру-“сиверко” бельишко убогое, пронзительное, приблудное, а родное, нутряное, как своя кожа, живое, что сушится сиротливо на гнилых, осевших веревках на золотом ветру, и кажется, что много лет уже некому снять его, ибо в самогонных избах безлюдно и сиротливо, да и траченое, многажды поправленное, штопанное, покошенное это белье давно пора выбросить в нескошенную траву, а не любовно штопать да стирать…