Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

Как собака, была она чуткая и преданная, ибо чуяла старость, непрочность хозяйки своей и боялась одна остаться среди вымершей деревни…

Что-то неуловимо похожее на мою недавно ушедшую мать было в этой старухе — быть может, все старые люди похожи друг на друга?..

И я у ночного огня вспомнил страшную историю, которую мне однажды поведал поэт Z….

…Когда умерла матушка поэта, которую он, как все кочевые, хмельные поэты, забыл и годами не навещал, хотя она жила в одном городе с ним, поэт похоронил матушку свою, при жизни забытую, и тут неожиданная посмертная тоска объяла его душу, и поэт поехал на Кипр, чтобы в море и в садах-виноградниках пианых залечить свежую сыновнюю рану свою…

И вот однажды вечером, когда веселый поэт возвращался с друзьями с моря — вдруг в чьем-то огороженном саду, под золотыми мандариновыми и апельсиновыми деревьями, он ясно увидел свою недавно усопшую матушку…

Она одна сидела под деревьями за столиком, и пила чай, и тут вдруг увидела за забором сына своего, и сын увидел её! О!..

Поэт потрясенно хотел перелезть через чужой забор, но мать запретила ему, а потом взяла столик с чайником и ушла в глубь чужого сада…

Ушла, ушла… затерялась в золотом саду…

Но поэт явно, явно увидел детскую обиду на её прекрасном, тихом лице, словно она говорила, шептала сыну своему: «Сынок, сынок! так ты забыл меня на земле… Так редко ты меня там посещал… И вот я затосковала по тебе и вышла на минутку, чтобы хоть здесь увидеть тебя, но только на минуту-но только на минуту, сынок мой…»

И она навек скрылась обиженно, сиротливо, одиноко за золотыми деревьями, и больше никогда не являлась сокрушенному поэту…

И поэт зарыдал, как дитя, оставшееся навек без матери своей…

…О Боже! А вдруг и моя матушка в какой-нибудь чужой стране, в чужом саду пьет одинокий чай и жалуется на забытье мое?..

О Боже! Этого не переживет едва мерцающая душа моя…

О Боже… Много…

…Быть может, это было виденье, жизнь после смерти?..

Или правы кипрские монастырские старцы, которые говорят, что на Святом Кипре, где бродили Лазарь воскресший и Апостол Павел, есть! есть! есть один из Двенадцати тайных входов врат в рай, где стоит Блаженный Апостол Петр с золотыми ключами…

И вот матушка поэта на миг вышла к нему, потому что из рая можно выйти к сыну своему, а из ада — никогда…

..Я прожил у Марфы Тимофеевны целую неделю — от Дня Рождества Богородицы до дня 28 сентября — дня “гусепролета”, дня “гусаря”, когда в русской дивной природе-вселенной уже спускаются темные, хладные, прозрачно слюдяные вечера, вечера, и в небе слышатся рыдалистые, разрывчатые, стройные, геометрические крики журавлей слезных и веселых, бормочущих, как бы спотыкающихся в небе, гусей…

Гуси летят — зимушку на хвосте тащат… да!..

Журавли летят клином, а гуси треплются, волнуются веревкой…

А мы, человеки, куда летим?..

…А как-то вечером Марфинька — кроткая старушка рассказала мне воительную историю, которая поразила меня:

— Сынок, когда Горбачев и Ельцин пришли — Чаша необъятная Горя, Нищеты, Смерти разлились по всей нашей советской стране…

Чаша эта потопила всю землю нашу, как река в разлив…

На троне вор — в стране мор…

Старики на погосты ушли, а мужики в пьянство провалились, бабы — в гульбу, дети — в сиротство…

Сынок, и кто же тогда за всех нас, неповинных, убиенных, растерянных, спившихся с горя, отомстит?..

Целую страну СССР бесы заживо загубили, зарыли, а никто им не отомстил…

Где же наши народные мстители-спасители? Хоть один бы нашелся…

Тогда, сынок, я ослепла от горя и гнева и решила главного беса убить…

Старуха перекрестилась и продолжила:

— Взяла я большую банку брусничного варенья, поехала в Москву, встала у кремлевских ворот и жду главного беса-президента, как Гитлера Сталин у Москвы поджидал… Стою. Ноги старые, старые, вялые, а терпят…

Меня кремлевские, лютые охранники углядели, обыскали, варенье ножами потыкали…

Я сказала, что хочу за все реформы президента отблагодарить целебным вареньем брусничным…

Они посмеялись: “Ну, жди, бабка! жди президента… Может, он и вылезет из машины, чтобы твое варенье попробовать!..”

А я, грешная, сынок, хотела, когда он из машины-то вылезет — этой-то банкой его, убивца, саранчука, по голове пьяной вдребезги стукнуть, чтобы хоть брусничной кровью его облить, как он облил Советский Союз океанской человеческой кровью!..

Так я в надежде много дней у Кремля простояла… Чуть в землю заживо не ушла, не проросла… ноги подкосились…