Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта

А твои груди горлицы а твои груди кеклики куропатки а? а сосцы алые клювы а?

А почему они лежат в руках в губах моих а почему они не срываются не летят?

Матерь а почему в устах в руках моих не молоко не молозиво а камень а снег а лед а хлад?..

Матерь матерь почему святые твои горлицы кеклики не летят?.. а алые клювы не клюют а?..

Тогда Хакан Чингиз открывает хладные бледные глаза.

…Айда! Уран!

Айя! Уран! Уран!.. Урусутка!.. Дзе! Дзе!.. Карабура! Убайс! Дюйт!

Я Хакан а ты урусутка раба!..

Айда!..

Я дряхлый конь а ты кобылица кипчакская хмельная гонная полынная кумысная моя…

Но сосет берет теленок телка вымя мартовских кобыл избыточных степных! Утт! Учча! Утта!.. Айда!..

Но бродит блаженный сосунок жеребчик в струях теплых нежных материнских сладких молока!..

Айда! Урусутка!..

Я стар дряхл…

И пал мой ствол корень карагач…

Но ты жеребчик телка сосунок теля…

Возьми побереги да полелей да пожалей мой палый ствол корень карагач в свои уста! в своих устах!.. Айда!..

Дай воды гортани уст твоих сухому корню песчаному саксаульному моему дай дай!.. Уран!..

Иль возьмешь в живот свой впустишь мой уйгурский свежий нож тавро ясак!..

…И Хакан снимает сдирает сбивает с себя монгольский чапан-халат-дэл с рубиновыми пуговицами и садится в белопенную кунградскую кошму.

И он наг.

И он стар.

Но тело его мясистое сильное крутое вяленое густое кочевое… Волчье тело. Охотничье тело. Далеко еще до смерти телу этому…

Но… но…

И в руке у Хакана адов нож живет белеет мерцает тлеет…

Но… но…

Уж пришел срок…

Тогда Анастасия-Воскресенье-Русь улыбчиво послушливо опускается в белопенную кунградскую кошму в ноги медвежьи короткие низкие в ноги дрожащие Хакана Чингиза.

И поит ствол корень карагач сохлый палый водою родниковых уст своих…

И Хакан забывчиво закрывает глаза томительные блаженные дремливые и уйгурский бредовый дурманный ослепший нож падает на кошму из руки его.

А вокруг Великого Шатра ночь нощь степная медовая густая ночь чужая стоит стоит стоит как страж кромешный гортанный дремучий чагатай татарин вселенский с месяцем-ножом…

Ой!..

Но не уберегла Хакана ночь чагатай телохранитель нукер с месяцем-ножом…

Айда!..

Да срок пришел…

…И Анастасия яро режет зубами как ножами как топорами как секирами спящего Хакана корень карагач ствол

И Анастасия смежает смыкает сшибает уста ярые как врата города горящего как врата ада…

Срок пришел…

…Гляди Хакан убивец Руси!..

Гляди — ты говорил что ствол твой корень карагач высох а он живой а он кровоточит!..

Гляди Хакан Чингиз — твоя живая кровь на белопенную кошму свивается сливается каплет каплет… а теперь она чужая проклятая кровь бежит бежит бежит!..

Айда Хакан!.. Открой глаза степные байбачьи тарбаганьи! отвори глаза снежного орла-барса! Хакан, открой глаза!.. Видишь — ты убит!..

И Хакан укушенный уязвленный усеченный убиенный заживо намертво хрипит, но молчит…

Но!..

Уран!.. Айда!.. Урусутка! Айда!..

И Хакан Чингиз велик и в сечи и в смерти встает не открывая глаз с кошмы белопенной и наг заворачивается в кошму белопенную и идет из шатра…

…Айда урусутка змея сладкая! Айда!..

…И они выходят в нощь нощь змеиную степную тьмовую и там у Великого Шатра стоят спят охранники чагатаи с нагими ножами китайскими мечами!

Ай ночь медовая июльская сладка!

Ай Год Красной Свиньи год исхода сладок!

Ай месяц июль ай двенадцатый день сладок!..

Айда урусутка!..

Ай все мои охранники все телохранители спят спят при ножах при мечах!..

Но мой конь но мой белоснежный конь словно весь из сахара был словно весь из соли стал Сэтэр один верный друг не спит в последней моей ночи не спит!..

Ай урусутка! Ай конь Сэтэр айда!..

Ай урусутка Анастасия змея садись на коня! Айда! Урря! Уран!.. Айда Сэтэр!..

…И Хакан Чингиз велик в исходе своем сажает поднимает Анастасию на коня…

И садится за спиной ее на коня не открывая последних смертных глаз…

И они сидят двое на коне…

И они садятся двое на жемчужного шелкового кипчакского коня…

— Айда! Уран! Сэтэр!.. Скачи!.. Беги!.. Тащи влеки неси нас к матери моей от Каракорума столицы моей в дальный дальный дальный (где он?) Дэлигун-Болдаге на реку Онон в родной аил гнездо родимое исконное детское мое скачи конь Сэтэр к матери Огэдэн-Уджин моей…

И конь Сэтэр скачет в ночь.

И Хакан в белопенной кошме как в занданийский бухарский саван обернувшись забившись шепчет не отворяя смертных глаз: