Владимир Максимов - Ковчег для незваных

Лица, лица, лица хороводом проплывали мимо него: кадровика, бабки, Полины, Золотарева, Конашевича, Овсянникова и чьи-то еще, размытые временем, полузабытые. Они кружились перед ним, повторяя друг за другом одно и то же, без перерыва, на все лады:

— Федя!..

— Федек?..

— Феденька…

— Федор Тихоныч…

— Товарищ Самохин!

— Федя-я-я…

Федор разлепил глаза. В мутном рассвете за иллюминаторами, захлестывая небо, колыхались тускло-серые волны. Качка сделалась тише, размеренней, холод мягче и уступчивее, воды почти не прибавилось. Сквозь потрескивание обшивки и беспорядочный плеск снаружи к нему пробился голос Любы:

— Федя-я-я! — Она жалась в своем углу, судорожно вцепившись в край скамейки, с натянутым на голову полушубком. — Что же это будет, Федя, пропадем теперь!

Окончательно стряхивая с себя сонное наваждение, Федор решительно потянулся к ней:

— Бог даст, вынесет, Люба, не пропадем. — Сообразив, что долго она так не продержится, он вдруг вспомнил об инструментальной запаске в глубине каюты. — Погоди-ка, Люба! — Через минуту он уже выбрасывал оттуда разный подсобный хлам. — Сейчас, Люба, сейчас, заснешь, как в люльке. — Руки его действовали сами по себе; опережая сознание: он бережно вытянул из-под нее спальный мешок, расстелил по дну запаски, затем помог ей встать и, обхватив ее одной рукой за плечи, а другой нащупывая путь, добрался с нею до ящика. — Ложись, Люба, тут покойнее. — Он сложил хрупкое, со вздутым животом тело Любы в емкий приют запаски и накрыл ее сверху полушубком. — Засни, Люба, во сне время быстрей бежит.

— Страшно, Федя!

— Знаю, Любаня, знаю.

— Будто снится всё.

— Может, и снится, Люба.

— Невезучие мы, Федя.

— Как сказать, Люба, как сказать.

— Да разве не видно?

— Спи, родимая, спи…

Вскоре она затихла. Опавшее, в темных пятнах лицо ее разгладилось, плавно раскачиваясь вместе с волной в тающих сумерках штормового рассвета.

«Будь, что будет, — смирился с судьбой Федор, вновь устраиваясь, чтобы вздремнуть, — всем смертям не бывать!»

Федор пробудился от слепящего солнца, бившего ему прямо в глаза. Оглушительная тишина вливалась в него, облегчающе растворяя собою застывшую в нем чугунную тяжесть. Он даже зажмурился, пытаясь собраться с мыслями, настолько невсамделишным показалось ему это радужное наваждение. «Неужто пронесло? — ликующе обмер он. — Неужто выбрались!»

С трудом расправляясь, Федор поднялся и приник к иллюминатору: за бортом, насколько хватало глаз, стелилось дымящееся, словно отполированное, зеркало моря, с врезанным в него откуда-то сбоку ломким контуром берега. Жадно впитывая в себя неожиданную благодать, он, в конце концов, облегченно утвердился: «Выбрались!»

Федор в возбуждении дернулся было к Любе. Та спала в запаске, по-детски подложив локоть под голову. Веснущатое лицо ее светилось блаженным забытьем. Можно было подумать, что штормовая кутерьма и смертная безнадежность минувших суток пронеслись где-то над ней, поверх вот этого ее сна, в стороне от этого ее случайного убежища.

Стараясь не разбудить Любу ненароком, он с трудом выбрался на палубу, задохнувшись открывшимся ему простором. Катер, почему-то кормой к берегу, прочно сидел на мели посреди подковообразной бухты с нависавшими над ней со всех сторон голубоватыми сопками в мареве раннего утра и с режуще желтой полосой песка по всему подножью.

— Федя, — чуть слышно донеслось сзади, — а Федь! — Он порывисто обернулся: жмурясь от солнца, Люба продиралась к нему взглядом, голос ее слегка подрагивал. — Где мы?

В ответ Федор засмеялся и, только отсмеявшись, выдохнул:

— Приехали, Любаня, станция Березань, кому надо вылезай… Берегите чемоданы, граждане!

— Куда приехали, Федя? — Она постепенно приходила в себя. — Где стоим?

— А за кудыкины горы, — снова не выдержав, засмеялся он, — разве не нравится?

— Тебе бы только шутки шутить. — Она шла, двигалась, плыла к нему из теплого полумрака каюты. — Правду скажи. — Двигаясь, Люба еще продолжала жмуриться, но едва она, выявившись из сумрака, поднялась над уровнем палубы, глаза ее удивленно распахнулись, а голос резко пресекся. — Господи, где же это мы!

— Не спрашивай, Любаня, где, — он помог ей выбраться на палубу, и она доверчиво приникла к нему, выжидающе озираясь вокруг. — Главное, выбрались, теперь, Бог даст, не пропадем.

— Боязно, Федя.

— Пострашнее было да вынесло, вынесет и тут.

— Тебе видней.