Денис Гуцко - Русскоговорящий

В девяносто третьем, когда Митя устроился в «Югинвест», он чувствовал себя достопримечательностью. «А это наш грузинский казак». Всех чрезвычайно занимал его акцент и «нерусские замашки». Акцент то уходил, то возвращался, постепенно затихал как эхо. Замашки оставались. Определить толком, в чём они выражались, эти нерусские замашки, вряд было возможно. Так… есть что-то — расплывчатое. Как аура. Ни увидеть, ни пощупать, а понимаешь: чужое. Он, например, упорно не хотел взять в толк, что «… твою мать» — это просто междометие, на него никак не надо реагировать. Митя и сам всегда ощущал это своё невразумительное отличие от окружающих. Будто пририсованный. Не то, чтобы плохо… но вся картинка мелками, а он карандашом. Руки-ноги, голова-ремень. Такой, как все. А всё-таки, если приглядеться, заметно отличие. Заметно. Да ещё под углом глянуть, пальцем поскрести — заметно. Чужое. Оно не умирало, как можно было ожидать, с годами, оно пряталось. Пряталось поглубже, но выскакивало в самых неожиданных местах. Митя научился казаться своим. Привык казаться своим. К Мите привыкли. Тема эта давно всем наскучила, разве что скажут иногда, когда говорить не о чем: «Слыхал, что там в твоей Грузии творится?». Он ответит: «Да слыхал», — и подумает, что она вовсе не его, Грузия. Давным-давно не его. С тех пор, как по улицам прошли портреты пасмурного усача — перестала быть его Грузией.

— Что будешь делать?

— Не знаю. Меня больше загранпаспорт интересует. Если бы можно было сделать его, отдельно.

— Зачем тебе?

— В турпоездку хочу съездить.

— Ни … себе! А бабки?

— Копил.

— Вас, богатых, не поймёшь. Турпоездка! — он осуждающе покачал головой. — На левый берег с тёлками съездил — лучше любой турпоездки. Ладно, кэ цэ, поспрошаю. У сестры сосед кем-то в УВД. Может возьмётся?

— Спроси.

Толик кивнул.

— Да, — вздохнул он, переводя разговор на свою любимую тему. — Раньше не так было.

— Да.

— По-человечески всё было. Платили как людям.

Толик, как и Митя, был из старой гвардии. Оба застали те времена, когда Рызенко здоровался с охранниками за руку и лично привозил им на Новый год ящик «Мартини»: «— Только банк не пропейте. Он мне ещё нужен». В те времена он мог приехать в банк в воскресенье и, сидя с ними в холле, смотреть по видику Тайсона. Интересные были времена. Колёк Морев, сын Морева-старшего, вора в законе, по-приятельски разрешал посидеть за рулём своих джипов. Вытаскивал из-под свитера «Кольт», давал подержать. Рассказывал им, как своим, про то, с чего начинал. Про гоп-стоп в парке имени Вити Черевичкина, про то, как сбивали шапки, как кроссовки добывали. «Хватаешь его за ноги, хоп на себя. Потом только тяни, обычно слазят на раз». И они слушали как свои. А Колёк рассказывал. Они гордились знакомством с Кольком Моревым. Но особенно гордились тем, что могли, проходя мимо стоящего у входа Морева-старшего, поздороваться с ним и получить в ответ еле заметный, полный достоинства кивок. Мало кто в городе мог поздороваться с вором в законе. Теперь не то. Морев-старший давно в Москве. Колёк руководит Областным Слуховым Центром, поставляет аппараты для слабослышащих.

— Пойду пожру, — Толик затушил окурок о подошву ботинка. — Не идёшь? Пусть, кэ чэ, этот гоблин на воротах стоит. Нечего баловать.

— Попозже. Подышать охота.

— Даа…

Толик предался воспоминаниям. Сладкий девяносто третий. Командировки за валютой в Москву, миллион долларов в спортивной сумке ‘Puma’. Ежеквартальное повышение зарплаты. «Банкоматы» заискивающе просят: «Ребята, не поможете ваучеры перетаскать?». А они им: «У вас, что, мужиков в отделе нет?».

— Помнишь? За малым, что не посылали их. Кэ цэ, были времена!

Митя поддакивал рассеяно. Что и говорить, он ожидал другого от Рызенко. Надеялся, что тот поможет. Митя точно знал, что ему это ничего не стоит. Одному из своих телохранителей Рызенко «сделал» военный билет. Другого вообще от суда отмазал. Митя, конечно, не телохранитель. Двери открыть, постоять на виду у важных гостей, держа руку на кобуре. Вывести скандального клиента. Двери, опять же, закрыть. Но он ожидал другого. Думал — те легендарные времена, когда всё только-только начиналось, когда новорожденный мир едва проклёвывался сквозь оседающую пыль, львы лежали рядом с антилопами, банкиры здоровались за руку с охранниками, — думал, те времена что-то да значат, как-то особо их связывают — вне иерархии. Но Рызенко отказал.