Денис Гуцко: Русскоговорящий

Спасибо, что вы выбрали сайт ThankYou.ru для загрузки лицензионного контента. Спасибо, что вы используете наш способ поддержки людей, которые вас вдохновляют. Не забывайте: чем чаще вы нажимаете кнопку «Спасибо», тем больше прекрасных произведений появляется на свет!

— А как ты там оказался?

— Где?

— Где-где! В Грузии.

— Родился.

— Да? А-а… ну, а вообще?

— Мой дед там… оказался. Семью его расказачили, ну, а его комиссар один с собой в Тбилиси забрал.

— Это как? Семью, значит, того — а комиссар с собой забрал? И куда — в Тбилиси!

— То есть сначала он его забрал, а уже потом — семью…

— Хм!

— Долго рассказывать. Война же была. Гражданская война, так что…

— А почему ты Митя? А Дима — нельзя? Это ж одно и то же?

— Нет, никакой я не Дима. Я Митя. У бабушки младший брат был Митя. Он во время войны — это во время Отечественной уже — в партизаны подался. Ну вот… На день рожденья матери пришёл домой. С ландышами. Поздравить… Соседи немцам донесли… немцы за доносы тушёнкой платили. Его расстреляли. На глазах у матери расстреляли.

— Говорят, нельзя в честь умерших имена давать.

— Не знаю. Почему? Я в общем-то не против. Что-то есть в этих ландышах, а?

— Чёрт! Такой акцент у тебя!

Пыль и бессонная ночь лежат на лицах противной маской. Хоть и полны глаза иголок, поспать не получится. Сиди глазей очумело в серое растекающееся утро.

Холодно.

БТР стоит на обочине, между блескучей лентой трассы и мутными кустами. Пять ссутулившихся спин на БТРе. АК деревянными прикладами между сапог. Кто-то прячет нос за жиденький воротничок кителя, кто-то сует руки в штаны — поглубже, туда, где потеплее. На днях должны были перейти на зимнюю форму одежды. Не успели. Трасса бежит к розовому пупырышку солнца. На востоке грязновато светлеет, из-за прямоугольных наростов города растут густые клубы дыма. Горит, видимо, давно.

Холодно. Хочется есть.

Они сидят на ледяной броне, подложив под задницы брезентовые подсумки. Дует слабенький ветерок, но им, некормленым и не выспавшимся, хватает и его — дрожат как дворняжки. Спать в движущейся «коробочке» — дело непростое, а в этой, бортовой номер 202 — ещё и опасное. Можно угореть. Вентилятор воздушного охлаждения развернут задом наперёд и гонит горячую вонь прямиком в десантный отсек. Бронированная душегубка. Чтобы не задохнуться, приходится наклоняться к открытым бойницам. Водителю хорошо. Сидящему рядом комбату — тоже. В лицо летит свежий воздух, а спины согреты как возле печки.

Морду бы набить водителю, — ворчали они — Фашист х..в.

Да куда там, водители БТРов в учебке не чета курсантам. Курсанты (так их здесь называют; прямо как в военных училищах), будущие младшие сержанты — полуфабрикат, пластилин цвета хаки. Оставь надежду, всяк сюда входящий. Для них учебка — полугодовой ад. С ними обращаются как с недочеловеками. Считается, что после такой обработки из маминькиных сынков должны получаться мужики, командиры.

Водители белые люди. Они «на постоянке», оттрубят два года, и домой. Плац, подернутый летним маревом или замазанный зимней жижей, они видят издалека, мельком, по дороге в боксы. Начальство их не трогает, были бы машины на ходу. Даже кроватей не застилают. Санаторий.

Хочется есть и спать.

На одном из пятерых, Лапине Алексее, лопоухие галифе. Торчат в разные стороны треугольные кавалерийские уши. Неужели до сих пор шьют? Или сохранились на складах со времён Первой Конной?

Лапин москвич, а москвичей в армии не любят. Об этом узнаёшь в первую же неделю. Сообщают, чтоб и ты, стало быть, знал, чтобы участвовал. Собственно, это главное — знать, кого именно не любить.

Лапин москвич, а каптёр бакинец. Бакинский еврей Литбарский. Москвичей Литбарский не любит особенно, с извращеньями. То ткани на портянки нарежет величиной с почтовую марку. То выдаст сапоги на пять размеров больше. А то вот — штаны-галифе.

Лапин сломается. Сломается, не выдержит. Он и не противится. Кажется, прислушайся — и услышишь треск и скрежет внутри вялого, беззвучного Лёши. Сначала он был нормальный, анекдоты рассказывал. А потом будто провалился куда. Алё, Алёша! Нету его — под землю ушёл. Непросто это, ощущать всеобщую нелюбовь. Посложнее, чем бегать в ОЗК на солнцепёке. Его чураются, будто это заразное.