Денис Гуцко - Амэ Фури

АМЭ ФУРИ

С благодарностью Ольге Кошелевой и Маеда Сихо

Захлопнула дверь, прижалась плечом.

– Фух!

Впервые в жизни проспала на урок.

Весь вечер ее осаждали воспоминания, тоска держала мертвой хваткой. Про нового ученика совсем забыла, не завела будильник. А утром открыла глаза: мать моя! меня ж японец ждет!

Мальчик стоял посреди класса. Подбородок кверху. Правую руку прижал к бедру, левая на грифе чуть выше деки. Стойкий оловянный солдатик. С виолончелью вместо ружья.

Он-то спокоен. По крайней мере, выглядит спокойным. Не то, что тетя училка, трусливо прилипшая к двери.

– Коннитива, сенсе.

– Здравствуй, дорогой. Извини, проспала. Совсем разболталась.

Ей бы сейчас уткнуться в подушку и лежать – беззвучно, безжизненно.

От нервов и на охранника набросилась. Тот как раз звонил в учительскую – дескать, здесь иностранец ничейный, что с ним делать… Теперь интернат наверняка загудит-зашепчет: Люда после развода как с цепи сорвалась.

Ну и ладно. Теперь уж всё равно.

Вынула из кармана листок, на котором записала имя мальчика.

Мацуда Сабуро. И что здесь – имя? А, вот же – подчеркнуто.

– Сабуро, ты сядь пока, – она махнула в сторону стула. – Посиди.

Кивнул. Обхватил инструмент поперек, подтащил к стулу, сел.

Люда колебалась. Но – действительно – какая теперь разница. Может, последнюю неделю тут. Ну, две. Если раньше не сбежит. Такое тоже возможно: нервы и впрямь ни к черту.

Она пересекла класс и распахнула окно.

Воробьи шумели где-то неподалеку.

Воздух был душистый, полный пасмурной истомы. Облака теснились. Небом как перламутровой крышкой прихлопнуло, ни единого просвета.

Уже закурив, Люда решила, что дверь лучше бы закрыть на защелку. Ввалится, чего доброго, директриса – взбодрит по самое немогу.

Не хочет Тамара Львовна Люду отпускать. Даже мальчишку ей отдала – наперекор интернатовским корифеям. Те очень даже не прочь взять японского ученика. Надбавка к окладу хоть и небольшая, зато – перспектива засветиться на международном уровне. Если парень себя проявит. Азиаты упорные, известное дело.

– Сабуро, – Люда обернулась. Указав на дверь, крутанула несколько раз кистью. – Закрой-ка… там… фиговина такая… поверни…

– Хай.

Он встал, прислонил виолончель к шкафу. Отправился запирать дверь.

– Спасибо.

Затылок коротко стрижен. Сквозь волосы кожа просвечивает.

Вспомнилась картинка из выпусков новостей: усыпанный обломками, растерзанный берег. Вперемешку машины, дома. Жилища, бесстыдно вывернутые наизнанку. Хаос застыл, но как будто временно. Будто решил передохнуть немного – а потом снова рванет, бросится наверчивать смертельные спирали.

Люда не запомнила, что говорила ей Тамара Львовна: то ли побывал мальчишка в переплете, то ли их семью обошло стороной. Какие-то родственники у него без вести пропали. Кажется, тетка – мамина сестра. Точно. Мать потому и не приехала с ним, осталась до выяснения.

– Да уж, – тихонько проворчала Люда. – Вот так живешь, живешь… до поры, до времени… а потом шарах, и в щепки…

В общежитской бытовке, куда ее поселили – как на том растерзанном берегу. Куча ее чемоданов – грузчики не слишком церемонились – куча списанной мебели. Стопка прелых матрасов, на которых она брезгует спать, поэтому спит на скрипучем шатком столе, откуда до отъезда пренепременно успеет грохнуться.

Пусть. Оно, может, на пользу: ощутить костями, что с ней произошло.

– Сейчас, дружок. Немного очухаюсь, и начнем.

– Хай.

Сначала всё было хорошо. Первый год после того, как Коля вернулся из Москвы. В консерватории, пока учился, числился в подающих надежды. В нескольких серьезных конкурсах участвовал. Третьи-четвертые места. Не везло. После выпуска вернулся домой. Был взвинченный, частенько мрачнел. Позовет на свидание – и молчит по полдня. Видимо, Москва из него выходила. Дразнила. Душу выкручивала. Звала назад – а он отпихивался. Бывало, заведется ни с того ни с сего, будто сам с собою: “Не хочу в Москве пропасть! Она разрушает. Порабощает. Она как наркотик. Я здесь всего добьюсь, дома”.

Конечно, Коленька. Почему бы нет. Здесь всего добьемся.

Она, собственно, ждала Колю все эти годы – хотя обещаний никаких с него не брала. Написала только раз, без обиняков: “Хочу за тебя замуж”. Он ответил длинно и красиво, называл ее землей обетованной, ведуньей, свежим ветром. Вернувшись, сам в нее вцепился. Люда чувствовала: вцепился как в спасательный круг. Нежности в нем было со страхом поровну. Ее это не пугало. Думала: цепляйся, Коленька, на здоровье, на то и семья, чтобы друг другом спасаться. Поженились скоро. Поселились в квартире с видом на Лену. Коля купил: часть из Москвы привез – заработал там уроками – часть в кредит взяли.