Денис Гуцко: Амэ Фури

Люда вернулась к окну.

– Играй, как будешь готов. Я слушаю.

На дальнем повороте дороги водитель пинал ногой колесо микроавтобуса, размахивал руками. Автобус наверняка сломан, водитель огорчается. Если не успеет починить до конца рабочего дня – выслушает много разных слов от преподавателей, которые собирались ехать на ночь домой.

У Сабуро получалось неплохо. Только каждый раз, как он менял направление смычка – начинал тянуть на себя – звук огрублялся, каменел.

– Погоди.

Мальчик опустил смычок.

Люда поставила стул возле него, взяла его правую руку, показала, как надо.

– Вот, понимаешь, мягче. Мягче нужно. Пробуй.

Сабуро начал играть, но на первой же фразе стало ясно, что он не вполне уяснил, чего требует от него учитель. Получается плавно, но по-прежнему грубо.

Люда прошлась по классу.

– Как же тебе объяснить? – она остановилась, скрестила руки. – Задачка… Говорили мне, учи английский. Сейчас бы инглиш не помешал.

– Ай спик инглиш, – отозвался Сабуро. – Э литл.

– Да знаю, знаю, – сказала она. – Я-то ни бельмеса не спик.

Дошла до стены, обдумывая внезапно пришедшую к ней мысль. Решила попробовать. В той фестивальной поездке их водили в театр Кабуки. Люда запомнила на слух рефрен, который пел женский хор. Там было про дождь и про снег. Как раз то, что нужно.

– Смотри, – она подошла, остановилась перед Сабуро, ткнула пальцем себе за спину, в направлении открытого окна. – Там облака, дождь из них пойдет. Рейн. Второй день уже собирается, обязательно пойдёт… эээ… В театре Кабуки ты был? Водил тебя папа? А? Кабуки… Как там женщины поют про дождь: “Амэ фури”, – Люда попробовала воспроизвести мотив. – Амэ фури, амэ фури. А потом, когда сильнее: “Мотто афури”, – воздев руки кверху и слегка наклонившись, изобразила актрису Кабуки, которая сетует на усилившийся дождь. – Так вот! Не надо, чтобы смычок двигался по струнам так, как падает дождь. Понимаешь? – сложила предплечья крестом. – Не надо. Вот он падает – отвесно, тяжело… Рейн… Падает, падает… Рейн – донт. Бэд рейн. Смычком так не надо.

Растопырив пальцы, Люда показывала, как падает дождь. Лицо ее в это время изображало недовольство – дескать, это совсем не то, что нам нужно. Дождь – это плохо. Не нужно дождь. Забудь.

Старалась долго. Наконец, мальчик кивнул.

– Хай, сенсе.

– Ага. Отлично. Это ты понял. В общем, тяжело тянуть не надо. Теперь – как надо…

Для пущей доходчивости она выдавила умильную улыбку.

– Снег идет. Как там… Юки фури. Да? Юки фури. Вот он идет, летит вниз плавно, легко… танцует… легкий такой, летучий…

Показала, как парят снежинки.

– Юки фури… Эээ… Сноу. Да. Вот сноу – как раз-таки гуд. То, что нам надо – сноу. Юки фури… Юки фури – ферштейн?

Сабуро кивнул.

– Хай, сенсе.

– Ну, вот. Делов-то. Давай, дружочек, пробуй.

Он взял инструмент, пристроил деку к колену.

– Юки фури! Не забудь!

На этот раз у него получилось. Не идеально, но парень уловил.

– Да, – кивала Люда. – Именно.

Тихонько похлопала в ладоши.

– Молодец.

Дав ему новое задание – упражнение на равномерность – Люда вернулась к окну.

Еще одну – и больше в классе не курим.

– Я вообще-то не курю в классе, ты не подумай. Просто… уйти решила. В смысле, отсюда, из интерната. С мужем вот разбежалась. Думаю, как дальше быть. Куда приткнуться. То ли к маме в тмутаракань, то ли в первопрестольную… Твои-то не курят?

Сабуро не прерывал упражнения. Ни разу не сбился. Хотя учительская болтовня под руку наверняка мешала. Да еще сольфеджио снизу.

Люда слышала небольшую ошибку: сосредотачиваясь на смычке, Сабуро начинал слишком шумно перемещать по струнам пальцы левой руки. Но это мелочь. С этим они позже разберутся.

– Что тебе сказать… Техника на уровне. Недурственная техника. Попал бы ты ко мне в другое время… Не знаю… Потрудились бы мы с тобой на славу. Эт точно. Ты, скорей всего, трудяжка. Я тоже из таких… Помню, в детстве, мозоли долго на пальцах не нарастали. Только к струне – слезы фонтаном из глаз… Нежные очень пальцы были. Ничего, прошло… Научилась.

Коля тоже – пройдет.

Отболит.

И будет уже другая жизнь. Отсюда не разглядеть, далеко. Но ведь будет. Проклюнется робко, как из обморочного зимнего тумана, потянется навстречу, набухнет цветом. Еще чуть-чуть – и вот она, жизнь. А ты уж думала – пропала.

Держись, Люда. Терпи.

Под окном стояла директриса и, скорбно поджав губы, наблюдала, как она курит.

– Я больше не буду, – сказала ей Люда. – Правда. Извините.