Бернард Маламуд - Рассказы

— Ты позоришь и мать, и всю семью. Хоть бы совесть поимел — держался бы отсюда подальше. Достаточно мы из-за тебя натерпелись.

Уолли сменил тон.

— Я болен. Доктор сказал — у меня диабет.

Агнесса промолчала.

— Уоллес, — спросила мать, — ты мылся?

— Нет, мам.

— Обязательно надо помыться.

— Негде мне.

Агнесса схватила мать под руку.

— Я веду твою мать в глазную больницу.

— Погоди, Агнесса, — сказала миссис Маллеин раздраженно. — Уоллес, на тебе чистая рубашка?

— Нет, мам.

— Зайди домой, переоденься.

— Джимми ему ребра переломает.

— Ему нужна чистая рубашка, — настаивала миссис Маллеин.

— У меня лежит одна в прачечной, — сказал Уолли.

— Так забери ее, Уоллес.

— Денег нету.

— Мам, не давай ему никаких денег. Он все равно их пропьет.

— Ему обязательно нужна чистая рубашка.

Она открыла портмоне и стала рыться в отделении для мелочи.

— На рубашку нужно двадцать центов, — сказала Агнесса.

Миссис Маллеин разглядывала монетку.

— Агнесса, это сколько центов? Десять?

— Нет, это цент. Давай я найду. — Агнесса вытащила две монетки по десять центов и бросила в протянутую руку Уоллеса.

— Держи, лодырь.

Он пропустил это мимо ушей.

— Мам, а на еду хоть немножко?

— Нет, — сказала Агнесса, подхватила мать под локоть и повела дальше.

— Рубашку смени, Уоллес! — крикнула мать, поднимаясь по лестнице в надземку. Уолли смотрел, как они поднимались наверх, как вошли в павильон станции.

Его мучила слабость, ноги подкашивались. Наверное, от голода, подумал он и решил купить на двадцать центов соленых крендельков и пива. Попозже он выпросит в овощной лавке каких-нибудь подгнивших фруктов и попросит у мистера Давидо хлеба. Уолли пошел под мост, к таверне Маккаферти, неподалеку от железнодорожного тупика.

Открыв раздвижную дверь, он заглянул в бар и обмер от страха. В глубине бара стоял его брат Джимми в форме и пил пиво. Сердце у Уолли, пока он закрывал дверь, колотилось как бешеное. Ручка выскользнула из его ладони, и дверь хлопнула. Все, кто был в баре, взглянули на вход, и Джимми успел заметить Уолли.

— Б-же мой!

Уолли уже бежал. Он слышал, как загрохотала дверь, и понял, что Джимми помчался за ним. Он изо всех сил напрягал мышцы большого дряблого тела, но шаги Джимми неумолимо приближались. Уолли помчался по улице, через железнодорожные пути, на угольный склад. Пробежал мимо людей, грузивших в вагонетку уголь, пронесся по усыпанному гравием двору. Брат несся следом. Легкие у Уолли того и гляди разорвутся. Он хотел спрятаться в угольном сарае, но там его нашли бы обязательно. Судорожно оглядевшись по сторонам, он помчался к куче угля у забора и полез по ней. Джимми его почти настиг, но Уолли сбросил ногой уголь, и он попадал Джимми прямо на грудь, на лицо. Он оступился, выругался, но, выхватив дубинку, полез снова.

Забравшись на верх кучи, Уолли перелез через забор и тяжело рухнул вниз. Ноги у него дрожали, но страх гнал дальше. Перебежав через двор, он неуклюже перепрыгнул через низкий штакетник и выбил плечом покосившуюся дверь подвала. Уголком глаза он видел, как Джимми перелезает через забор угольного склада. Уолли хотел попасть на задний двор кулинарии — оттуда через подвал он мог выйти на главную улицу. Мистер Давидо наверняка даст ему спрятаться в туалете парикмахерской.

Уолли помчался через клумбу в соседний двор, забрался на забор. Потные ладони скользили, и он повалился вперед, зацепившись отворотом штанины за острие штакетины. Руки его были в рыхлой земле, нога висела на заборе. Он вертел ей во все стороны, пытаясь высвободиться. Штанина порвалась, и он полетел на клумбу. Едва вскочив на ноги, он бросился было дальше, но Джимми уже перелез через забор и схватил его. Едва дыша, Уолли повалился на землю и завыл.

— Сволочь! Ублюдок! — орал Джимми. — Я тебе шею сверну!

Он обрушил свою дубинку на ноги Уолли. Уолли взвизгнул и попытался увернуться, но Джимми схватил его и принялся лупить по заду и ляжкам. Уолли пробовал прикрыть ноги руками, но Джимми бил все сильнее.

— Не надо! Не надо! — кричал Уолли, извиваясь под дубинкой брата. — Джимми, прошу тебя! Ноги! Не бей по ногам!

— Паскуда!

— Ноги мои, ноги! — вопил Уолли. — У меня ж гангрена начнется! Ой, ноги мои!

Все тело разрывала боль. Его мутило.

— Ноги мои… — стонал он.

Джимми наконец его отпустил. Утер лицо от пота и сказал:

— Говорил я тебе, держись от этих мест подальше. Еще раз здесь увижу — убью.