Бернард Маламуд - Рассказы

В тот вечер они с Эми поругались. За ужином они ели рыбу, и Эми сказала, что познакомилась с одним мужчиной и через пару недель, когда он вернется из Калифорнии, она к нему переедет.

— Что за мужчина? — взвилась Ида. — Ты его в баре подцепила?

— Если тебе так уж надо знать, пожалуйста. Я с ним познакомилась в нашей фирме.

— А разве мне не надо знать? — сбавила тон Ида.

Эми смотрела поверх головы матери, куда-то на стену, и белки ее глаз так и сверкали. Ида знала, что это верный признак того, что Эми крайне недовольна, но продолжала:

— Почему ты не снимешь отдельную квартиру? Ты хорошо зарабатываешь, да и от отца тебе осталось пять тысяч долларов.

— Их я хочу оставить на случай крайней необходимости.

— Эми, скажи, каким ты видишь свое будущее?

— Обычным. Не радужным, но и не мрачным.

— Как ты будешь заботиться о себе в одиночку?

— Для этого не обязательно выходить замуж. О себе я позабочусь сама.

— Ты вообще когда-нибудь замуж собираешься?

— Если это будет жизненно необходимо.

— Что значит необходимо? Ты что, не хочешь иметь детей?

— Может, когда-нибудь и захочу.

— Тебе уже двадцать восемь. Сколько еще в запасе?

— Мне двадцать восемь, и лет десять у меня еще есть. Некоторые рожают в сорок.

— Очень надеюсь, — сказала Ида, — что эти десять лет у тебя будут. Я за тебя боюсь, Эми. У меня сердце кровью обливается.

— И само обливается, и меня в своей крови хочет утопить.

Ида назвала дочь дрянью, Эми встала и с мрачным видом удалилась в свою комнату. Иде казалось, что она либо бросится на Эми с кулаками, либо упадет в обморок. У нее раскалывалась голова, она ушла к себе и легла на кровать. Некоторое время она рыдала. Потом долго лежала и пыталась забыть про ссору. Чтобы не думать о том, как ей плохо, Ида встала и взяла альбом со старыми фотографиями. Вот Мартин, молодой, черноусый, подбрасывает малютку Эми в воздух. Вот она двенадцатилетняя пухлая девочка, она тогда не вылезала из джинсов. Но длинные волосы она решила обрезать только в восемнадцать.

Среди фотографий Ида нашла снимок своей матери, миссис Фейтельсон, которой тогда было не больше сорока, в шейтле [23] Парик ( идиш ). из конского волоса. Парик был похож на водруженную на голову буханку хлеба. Как-то раз на улице ее пытался ограбить какой-то мужчина. Она сопротивлялась, и он сбил у нее с головы парик, но, увидев ее поросший пушком череп, сбежал, так и не забрав сумочку. Ортодоксальные еврейские женщины надевали парики как только выходили замуж — для того, чтобы не привлекать (или не отвлекать) никаких мужчин, кроме своего супруга. Порой не удавалось привлечь даже мужа.

Ой, мама, подумала Ида, разве я тебя понимала? А понимала ли ты меня?

Чего я боюсь, спросила она себя и подумала: я вдова, я старею и дурнею. Я боюсь будущего.

Чуть погодя она подошла босиком к комнате Эми и постучала в дверь. «Я ей скажу, что так нервничаю из-за своих волос». Ответа не последовало, она приотворила дверь и сказала, что хочет извиниться. Эми молчала, но свет горел, и Ида зашла в комнату.

Ее дочь, стройная молодая женщина, лежала в зеленой пижаме на кровати и читала при свете бра. Ида хотела присесть с ней рядом, но понимала, что не имеет на это права.

— Эми, дорогая, спокойной ночи!

Эми не отводила взгляда от книги. Ида, стоя у изголовья кровати, вдруг увидела то, о чем давно старалась не думать: волосы на макушке у дочери поредели, и под ними уже просвечивал череп.

Эми, перевернув страницу, продолжала читать.

Для Иды было мукой смотреть на редеющие волосы дочери, но говорить об этом она не стала. Утром она вышла из дома пораньше и купила себе очень симпатичный парик.

Как-то поздним теплым июльским вечером, через неделю после того, как Уолли Маллеина выпустили из больницы на Уэлфэр-Айленд, он бродил по району, где жил когда-то, в поисках ночлега. Сначала он проверил магазины на Главной улице, но они все, даже кондитерская на углу, оказались закрыты. Входные двери были заперты, на дверях подвалов висели замки. Он заглянул в витрину парикмахерской и пожалел, что пришел слишком поздно, потому что мистер Давидо обязательно разрешил бы ему переночевать в одном из кресел в зале.

Он прошел мимо магазинов на Главной улице еще квартал и повернул на Третью улицу, застроенную рядами каркасных домов. Где-то посередине он перешел на противоположную сторону и свернул в проулок между двумя старомодными каркасными домиками. Он проверил гаражные ворота, но и они были заперты. Выйдя из проулка, он заметил автомобиль с белым верхом, медленно ехавший с притушенными фарами по улице вдоль самого тротуара, в тени деревьев. Нырнув обратно в проулок, он спрятался во дворе под деревом и с тревогой ждал, пока полицейская машина проедет дальше. Если бы она остановилась, он бы убежал. Добрался бы, перелезая через заборы, до двора матери на Четвертой улице, только очень уж ему этого не хотелось. Через пять минут Уолли тихонько вышел из проулка и быстро пошел по улице. Он хотел проверить подвалы домов, но боялся, что хозяева проснутся и примут его за вора. Они вызовут полицию, и ему, как всегда, повезет — наверняка за рулем одной из патрульных машин окажется его братец Джимми.