Бернард Маламуд - Рассказы

Девушка энергичная, вечно она носилась трусцой, цокая по мраморному полу двухкомнатной меблированной квартирки, сама за все хваталась, не ожидая, пока укажут, и с двумя детьми она управлялась очень даже хорошо. Когда рассчитали вторую служанку, Джордж в общем-то решил, что с него хватит, чтоб работница у них жила и работала целый день. Он намекнул Грейс, что не худо бы снова использовать служанку синьоры — хозяйки, в квартире напротив — часа по три в день, на почасовой оплате, как было, когда они еще только сюда въехали, месяц промаявшись с поисками квартиры. Но едва он об этом заикнулся, Грейс подняла руки к своим рыжим волосам с намерением их на себе рвать, и он, конечно, умолк. Разве он был против того, чтобы у нее была служанка, — ну как управиться одной, покупая в шести или семи лавках вместо супермаркета, притом даже без стиральной машины, а двое детей — это вечная стирка; Джорджу просто было не по себе, когда рядом вечно кто-то торчит. И неприятно, когда тебе прислуживают, противно, когда смотрят тебе в рот, пока ты ешь. Джордж был толстый, и он этого стеснялся. И неприятно было, что она стоит навытяжку, пропуская его в дверь. И лучше бы она не выпаливала «comanda», едва он выговорит ее имя. Тем более его не радовала каморка для служанки, с закутком, где ютилась увечная сидячая ванна и не было ни раковины, ни колонки. Грейс, у которой родители были куда богаче, чем у него, объясняла, что в Италии все держат служанок, и уж придется ему привыкнуть. К первым двум Джордж не привык, но Элеонора, кажется, меньше его раздражала. Она ему нравилась как личность, и он ее жалел. Что-то еще кроме сутулости ее пригнетало.

Как-то, недели через полторы после того, как у них появилась Элеонора, Джордж пришел на обеденный перерыв из ПСО [10] Food and Agricultural Organisation — Продовольственно-сельскохозяйственная организация. , где он служил, и Грейс сказала ему, что служанка плачет у себя в комнате.

— Из-за чего? — встрепенулся Джордж.

— Не знаю.

— А ты у нее не спрашивала?

— Неужели же нет, но мне удалось исключительно установить, что у нее печальная жизнь. Ты же у нас лингвист, вот бы сам пошел у нее и спросил.

— Почему ты так раздражаешься?

— Да потому, что чувствую себя полной дурой, буквально, и ничего абсолютно не понимаю.

— Ну, расскажи, с чего это началось.

— С час назад она явилась из холла, рыдая. Я послала ее стирать в ванне на крыше, а не тут у нас, чтоб не переть потом наверх весь этот мокрый куль, а сразу развесить белье на веревке. Но пяти минут не прошло, она возвращается, вся в слезах, и на все мои расспросы отвечает про свою печальную жизнь. Хотела я ей сказать, что у меня тоже печальная жизнь. Мы в Риме скоро два месяца, а я еще не выбралась посмотреть на Святого Петра. Я хоть что-то когда-то увижу?

— Поговорим сначала о ней, — сказал Джордж. — Что произошло в холле — ты знаешь?

— Я же тебе сказала, не знаю. Как она явилась, я сразу пошла вниз, к швейцарихе — она немножко бе-мекает по-английски — и та мне поведала, что Элеонора была замужем и лишилась мужа. То ли он умер, то ли что, когда ей было всего восемнадцать. Потом она забеременела еще от кого-то, кто не настолько задержался при ней, чтобы можно было удостовериться, признает ли он ребенка, и видимо потому жизнь представляется ей столь печальной.

— Говорила швейцариха — жив ребенок?

— Да. Она держит девочку в монастырской школе.

— Может быть, это ее угнетает? — предположил Джордж. — Она думает о ребенке, с которым разлучена, и ей становится грустно.

— И тогда она начинает реветь в холле?

— А почему нет? Какая разница — в холле-не в холле, когда хочется плакать? По-видимому, мне надо с ней поговорить.

Грейс кивнула. Лицо у нее стало красное, Джордж видел, что она расстроена.

Он прошел по коридору и постучался в служанкину дверь.

— Permesso, — сказал Джордж.

— Prego. — Элеонора лежала на кровати, но почтительно вскочила, когда он вошел. Видно было, что она плакала. Глаза были красные, бледное лицо. Она, кажется, испугалась. У Джорджа перехватило горло.

— Элеонора, мне очень жаль, что я вижу вас в таком состоянии, — сказал он по-итальянски. — Не можем ли я или моя жена чем-нибудь вам помочь?

— No, Signore, — сказала она тихо.

— Что с вами случилось в холле?

Глаза у нее сверкнули, но она сдержала слезы.

— Ничего. Хочется плакать, вот и плачешь. Разве нужна причина?

— Вы довольны здешними условиями?

— Да.

— Если мы чем-то можем вам помочь, вы непременно скажите.