Владимир Гармаев - Журнал «Байкал» 2010–01

С утра поехал прямо в ИВ АН. До 1 часа посидел в библиотеке, читал диссертацию В. Дылыковой, II главу о житийном жанре. Много описательности, пересказы «Намтара» Падмасамбхавы, «Намтара» Миларайбы.

Днем — встреча на квартире у Саши Соловьева, на Никитских воротах.

С. С., пожалуй, самый старый и близкий мне из моих московских друзей. Хорошо знаю его родителей, отец — из московской чиновничьей элиты, мать Ольга Александровна — врач, прошла войну. Хорошие русские люди. В годы аспирантуры я часто заходил сюда, поскольку жил рядом, на Малой Бронной. Однажды в лифте столкнулся лицом к лицу с артистом Папановым, жившим в этом доме. Он был в неглиже, но я его сразу узнал, но виду не подал.

У Саши жена Вера полная его противоположность, волевая и целеустремленная, биолог, кандидат наук и мастер спорта по плаванию. С Сашей они живут по-французски, отдельно друг от друга, хотя у них есть общий ребенок. В последние годы С. С. стало тянуть на толстовство. Мечтает подыскать где-нибудь домик в Подмосковье, быть ближе к земле.

К моему приходу Саша находился уже в обществе Вилены. Пришла Таня Юркова, скрипачка. Ее я не видел лет пять. Похорошела, кажется. Очень интересно рассуждала о звуке, рождаемом смычком. Столько оттенков у одного лишь звучания.

Больше всех говорила В. Дылыкова. Она как проповедница и вместе с тем как весьма светская женщина. Сегодня ее конек — Калачакра (кала-время, чакра-колесо). Попросила меня почитать Н. Гумилева. Из окна открывается хороший вид на ул. Герцена и Суворовский бульвар.

Около церкви, где, по преданию, венчались Пушкин и Натали — великолепный парк и лужайка. Семейство южных и северных деревьев, одуванчики — осколки солнца, трава сочно зеленая. А кругом шумит, течет Арбат, и кинотеатр повторных фильмов, и Тимирязев с голубем на голове, и манекены, почти как живые, в витрине магазина «Ткани». А лужайка — как кусочек рая Сукхавади.

Ксерокопия — последняя. Автореферат Савицкого (Цаньян Джамцо), Сазыкина (Чойжид Дагини) и Snellgrove из книги «Buddhist Himalaya».

Днем — в библиотеке ИВ АН и кабинете Рериха. В иностранном каталоге дошел до буквы T (Thomas). В окне библиотеки — старая церквушка.

Сходил на спектакль «Тема с вариациями» Алешина. Играли Плятт, Терехова, Юрский. И оживали Пушкин, Боккаччо, Сирано де Бержерак…

В Ленинке — дочитал Рильке «Заметки Мальте-Лауридс Бригге», оба томика. Сделал выписки — рассуждения об открытых окнах и тишине, об умении видеть и внутреннем мире, о библиотеке и чтении книг, об отчужденности на улице и привязанности к читальному залу, наконец, портрет самого Бригге — парижанина на миг, почувствовавшего себя на берегах Сены «начинающим в своей собственной жизни», бульвар Сент-Мишель, прогулка вслед за «странным человеком», одинокая святая в Пантеоне, и — неожиданно — Венеция, где поэт слышит голос своей музы в образе таинственной девушки.

По мысли автора, лицо поэта определяют не чувства, а опыт. Чтобы написать одну стоящую строку, нужно самому «перевидеть массу городов, людей и вещей», испытать и хранить в сердце впечатления детства, образы любимых женщин и почувствовать дыхание смерти у изголовья умирающих. И все это должно быть переплавлено в твою собственную человеческую плоть, чтобы однажды при звездном часе перелилось в стихотворение. Ср. тютчевское признание:

«Надо писать для себя, души своей, и это может пригодиться читателю, человечеству».

Роман Рильке — это проза поэта. Он носит автобиографический характер, написан в 1910 году, когда автору было лет тридцать пять. Интересно, что примерно столько и мне сейчас. При чтении же романа я не раз ловил себя на том, что автор выражает созвучные мне мысли по отношению к творчеству и другим вещам, которые выше отмечены мною в выписках. Еще одна цитата: